Во времена ВОВ моя бабушка Зина была угнана на работу в Германию.
Перед войной она трудилась поваром в вагоне-ресторане поезда Москва-Ленинград, до этого — в ресторанах Ленинграда. То есть готовила она умело и очень вкусно.
Поэтому в Германии она работала в столовых, сразу помощником по кухне, а потом и поваром.
Уже после войны (до 1949), трудясь в столовой какого-то Мюнхенского предприятия, однажды предложила шефу показать, как варить наш обычный борщ. До этого готовились только немецкие блюда, никаких отступлений, порядок превыше всего.
Так как она уже заработала свой кредит доверия у начальства, главный решил, что пусть уж варит нужное количество, на обед работникам. Огромную 40-литровую кастрюлищу.
И она организовала процесс. Чистка, нарезка, варка, зажарка, заправка.
Шеф стоял все это время рядом, наблюдал, запоминал. В конце варки он махнул рукой одному из поваренков и куда-то с ним ушёл.
Борщ был почти готов, бабушка капусту положила и оставалось только дождаться, чтоб закипел, но тут на пороге появляется шеф с помощником и в фартуках они что-то несут. Подходят к плите и шеф высыпает в борщ полный передник макарон. Поваренок не успел.
Бабушка остолбенела.
А шеф широко улыбнулся и довольным голосом:
— Я вижу, Зизи в борщ всё, что было, положила, но я тоже решил Зизи помочь.
Он понял главный принцип: борщ — это блюдо, в которое можно навалить всего и побольше. Внёс свою искреннюю, хоть и ошибочную лепту, так сказать.
К сожалению, дальнейшая судьба сего творения мною не отслежена. Может, и спасли борщ. Может, и так съели. А может, хрюшкам скормили.
Не варят ли теперь в Баварии борщ с макаронами?
Надеюсь, нет.

Звонит жена и просит купить томатной пасты. Потом после неловкой паузы она неуверенно добавила: — Я кажется варю борщ.

Ох, мужики, как же я спалился! Жена в длительной командировке была и вернулась на день раньше. А у меня и борщ в холодильнике, и полы помыты, и цветы политы. Что ж ты врал мне всю жизнь, что не умеешь? жена спрашивает. Самой все по дому делать приходилось. Пытался я ей объяснить, что не я это, что баб водил. Не поверила! Потому что когда она вошла, я посуду мыл.

Когда родилась моя дочь то она сразу отказалась от соски, доставив первое время проблем при докармливании.
В два года она хорошо говорила, знала несколько букв. Ела борщ и любила шашлык. Но «хотела титю». Это «хотение» могло возникнуть и глубокой ночью, и даже в общественном транспорте, заставляя краснеть её мать.
Ехали мы на поезде и к нам в купе подсела семья с мальчишкой, ровесником дочери. Мальчишка без устали тарахтел на своем тарабарском языке, даже его родители не понимали. Дочь слушала, слушала, а потом сказала ему: «Чего ты тарахтишь? Не видишь что ли, что взрослые тебя не понимают?» Мальчишка замолчал. Через время доча «захотела». мальчишка молча наблюдал и после её «обеда» что то сказал на своём языке. После этого дочка перестала «хотеть».
Сын, в два года, ел борщ, любил шашлык, но не был таким «вундеркиндом» как его сестра. Говорил плохо, и если что то нужно показывал пальцем. Но «хотел сосу». Причем на улице, в гостях и при гостях этого не было, только в семейном кругу. Да и соска эта — «ветеран». Вся жованая, пережованая, но на никакую другую он не соглашался.
Были в гостях у бабушки в деревне. Сын очень любил смотреть как горит огонь в печке через открытую дверцу, сидя на лавочке. Не знаю что на меня нашло, но я взял кусок бумаги, смяв в комок зажал в кулаке и сел возле сына. Стал говорить что он уже большой, что сосать соску не красиво. Сын слушал, а потом вытащил соску изо рта и протянул её мне, а пальцем указал на огонь в печи. Я взял соску, произвел манипуляции в руках, и выкинул комок бумаги в печку. Бумага моментально вспыхнула и сгорела. После вечерней сказки он затребовал сосу. Я его поднял и еще минут пять смотрели на горящий огонь. Утром он встал вместе с бабушкой и внимательно наблюдал как она выгребает золу из печки. Потом сам перековырял золу в ведре. Соску я положил в какую то коробочку и дома закинул на антресоль.
Года через три решили мы навести порядок на антресолях. Я доставал вещи, а жена с детьми, на полу, их перебирали. Коробочка с соской попалась дочери. Она достала соску и, показывая её брату, радостно сказала: «Я же тебе говорила что папка тебя обманул». Сын молча забрал соску и отнёс в свои вещи. В первый же приезд к бабушке он самолично выкинул соску в печку.

Недавно в компании друг вслух читал историю про обосравшегося после квашеной капусты: https://pikabu.ru/story/kvashennaya_kapustane_moe_no_rzhal_p.
Хииии. Да у меня на эту тему покруче недавно было…. В компании тем-более за столом рассказывать стыдно было, но тут так и быть! Расколюсь. Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды!
Недавно по вопросам дисера пришлось ехать в Киев к одному из оппонентов – профессор в авиационном универе. Разговор заведома должен быть не простым. Мы с товарищем на вокзале заказали по борщу, бутылку немирофф и сидим обсуждаем, как быть лучше. Время шло, мы повторили борщ и водку… Борщ – кислющий сцуко, но дешево! Ну всё. Еду. Нервы шалят…… Я в вагон ресторан, а там бутылка немипрва 150 грн (примерно 300 рус.рублей). Похер. Нервы не отпускают. Приехали в 6 утра. Встреча в 9.30 возле самолета (кто знает – на Комарова возле главного корпуса). Я первым делом в вокзальный сортир! А там – писец. Платный на ремонте. Часть секций огородили – написали – бесплатно. Но туда в начищенных до блеска туфлях войти стремно и бомжей куча вокруг. Думаю – пошло оно нах. По дороге что-то придумаю. Эх….. Где были мои мозги. Добрался довольно быстро. 8 утра – ждать 1,5 часа. И о ужас…. Да. Кишки не выдерживают парциального давления. Я сам еле от вони не падаю. Срааааать охоооота! Но где бля? Хоть под елку на проспекте садись. Напротив главный корпус в 16 этажей. Перед ним лестница чуть меньше Потемкинской в Одессе. Каждая ступенька – резкая боль в кишках. Еле поднимаюсь – вход по пропускам и студбилетам. БЛЯЯЯЯЯЯ. Терплю еще. Настает 9.30. Звоню профессору – хер вам. Задержусь. Буду в 10. Подходи к стоянке за аркой. ЖОПА! В 10 подъезжает хюндай туксон. Выходит «принимающая сторона». Я его по фото с сайта узнал. Поздоровались. Приглашает в машину. А у меня уже швы трещат во всех смыслах. Бля, если бздану….а то и обосрусь сейчас…мне всю жизнь на оббивку машины работать. Пот по всему телу и тоже вонючий…БЛЯ! Ну думаю, щас быстро ршим дело в машине и бегу хоть без пропуска. Похер уже всё и все! Хер вам. Минут 10 говорим, потом: сейчас к нам на кафедру оедем поработаем. Там в авиационном целый город – корпусов дохера. Приехали…. Второй этаж. Бляяяяяяя. Зашли на кафедру машиноведения в преподавательскую. Бля. Я сесть не могу. Спросить про сортир как-то не к месту. Первое ж впечатление произвести надо. Всё. Ну думаю…Прощай карьера. А морда горит, как у гипертоников и алкашей. И тут…..пришел мой ангел хранитель. Какой-то дедушка просит моего профессора что-то подписать, а там папка дохуищная! Тот мне – сейчас я «Иваниваныча. – не помню уж как спасателя моего звали, простите» отпущу и буду с Вами работать. Я выхватываю телефон: мол пока в Николаев научному позвоню, что всё ок и встреча состоялась. ОК. Я выскакиваю…. Бегу по коридору – НИКОГО БЛЯ НЕИ ВОКРУГ. Где сортир – хер его знает, а давление в жопе закритическое. СОС! ХЕЛП! МЭЙДЕЙ! БЛЯ! Вижу дверь с дамским силуэтом – WC. Мужского рядом нет! Т.е. по логике или на другом этаже, или в другом крыле. Похер! Врываюсь. Стоп. А кейс то я там оставил. Сцуко – ебучая столица. Ну где вы видели столичные ВУЗы без парашной бумаги. Похер! На окне тюлька небольшая. Она уже мной сорвана! Глаза в тумане…. Мозг в отпуске…. О, момент истины. В кабинке болото метр на полтора и выпачканая тюль. Бегом назад! СПАСЁН! А в преподавательской всё еще подписывают. Из коридора доносятся крики. Больше криков. МНОГО КРИКОВ. Бля. Теперь сердце колотит….. Хоть бы не спалили.
Мы выходим из преподской и идем в пустую аудиторию. Возле сортира две тетки в синих халатах (уборщицы или хз) пытаются втолкнуть девченку в то сортир с криками: «шалава, иди убирай! А штору новую купишь». В ответ визги. Крики. Чуть не пиздяться. К девченке подбежали друзья наверное. Ледовое побоище, бля! А вонь……… Противогаз не спасет! Проф мне: вот умные дети за кордон едут учиться, а к нам селюки, которые срут как у себя под кустами. Я в ответ: да-да, так это Киев, а представьте кого мы учим в провинции….. Фух. Спасен! «Виновница» найдена. Дышу спокойно. Но вонь даже до противоположного крыла! Чертовы борщи кислючие на сортировке (вокзал в Николаеве, не путать с туалетами).
Вобщем порешали мы дела. Идем назад. А этаж весь в тумане. В преподской спросили – что за хрень – да колхозница обосрала там всё. Вызвали санитаров из медчасти, что б обработали от греха подальше. Мдя… Скоро снова туда ехать, а меня мучает вопрос: вдруг там камеры были. Простите меня, студенты и профессура НАУ. Я больше не буду! Обещаю!

Фирочке Хаймович таки очень сильно повезло. Вы будете смеяться, но она наконец вышла замуж. Нет, сначала ей, конечно, не то, чтобы не везло, сначала Фирочку Хаймович никто за невесту не считал. Когда выдавали замуж ее двоюродную сестру Хасю и пришло время бросать букет невесты, Фирочка даже не подняла свой тухес от стула и продолжала кушать куриную ножку.

— Ай, я вас умоляю, мне почти сорок и за всё это время если мужчины и смотрели на меня, то только за спросить, сколько стоит эти биточки.

Фирочка работала в столовой камвольной фабрики и таки знала за биточки всё, включая цену.

Фирочка жила со своей мамой Броней Яковлевной и швейной машинкой, которая все равно не работала. Хотя Броня Яковлевна тоже не работала. Из работающих во всей квартире была только Фирочка.

И все бы продолжалось так, как оно есть, если бы Фирочке не повезло.

И ей таки так повезло, что все не понимали, как. Фирочка вышла замуж не за какого-то гоцн-поцн с рынка, а за настоящего доктора в белом халате и золотом пенсне. Доктора звали Самуил Абрамович Шварц, но Фирочка звала его Муля, и он откликался.

За этим доктором до Фирички целых пять лет охотились все более или менее приличные незамужние невесты и даже Роза Шуйт вздыхала о нем высокой грудью, а Розе Шуйт таки есть чем вздыхать, чтоб вы себе там ни думали.

Одним словом, пока все портили себе нервы и хотели сделать себе личную жизнь, эту жизнь сделала себе Фирочка Хаймович, невысокая полная девушка тридцати семи лет с незавидной жилплощадью и двумя табуретками имущества. И кто бы мог подумать!

Вы меня, конечно спросите, как эта самая Фирочка смогла сделать всем больную голову, а себе семейную радость? Так я вам отвечу, как Фирочка смогла сделать всем беременную голову, а себе семейную радость. Я вам, конечно же, отвечу. И я знаю, что я вам отвечу правду, а вы можете думать себе, что хочите.

Однажды доктор Шварц зашел к Фирочке по поводу сердца. Не ее сердца, а сердца Брони Яковлевны, ее мамы, которая не работала, как и их швейная машинка. У мамы немного схватило сердце, а доктор Шварц пришел ее лечить по линии горполиклиники. Но получилось, что он пришел за мамино сердце, а получил Фирочкино. Когда доктор Шварц зашел с жары потный, как портовой грузчик, снял свою белую шляпу и выписал маме валокордин, Фирочка предложила ему холодный красный борщ, которые вы все называете свекольник, и за это название моя бабушка побила бы вас вениками и не давала бы плакать.

Но если вы хотите так его называть, делайте, что хочите, можно подумать, мне есть за это дело.

Так вот, Фирочка накормила красным борщом доктора. И доктор понял, что это то, что он искал всю свою докторскую жизнь. В смысле, это холодный красный борщ и Фирочка. И когда он вытер рот салфеткой, он захотел жениться на Фирочке и стал ходить к ней с цветами и крепдешиновыми платьями в подарок.

Фирочка не то, чтобы ломалась, в ее возрасте это смешнее цирка, поэтому согласилась и теперь ей завидует даже Роза Шуйт, не смотря на объемы и томные вздохи.

Ну, так вы хочите узнать что за такой красный борщ давала Фирочка доктору? Ну, так я вам расскажу. Можете тоже приготовить и сделать себе счастливую жизнь, главное будьте здоровы и вовремя кушайте.

Вам нужна ботва. Берете буряк, отрезаете ботву, и она у вас есть. Положите ее в сторону, а сами помойте под проточной водой сам буряк, поставьте вариться в каструльке. Когда сварится, очистите от кожуры и натрите на терке. Главное не выливайте отвар, надо процедить его через марлю и пусть себе остывает молча.

Пока вы трете буряк, сварите яйца вкрутую. Потом очистите и нарежьте кубиками.

Промываем и нарезаем перышками ботву, которая до этого была в стороне.

Нарезаем свежие огурцы, зеленый лук и укроп.

Когда все уже готово, смешиваем все это вместе: буряк, яйца, зелень, ботву, огурцы. Солим, перчим, не стесняемся.

Потом все проще некуда. Положили ложкой по тарелкам получившееся и залили холодным отваром, в который предварительно выжали лимон.

Кладем в каждую тарелочку сметанку, нарезаем черный хлебушек и ждем подходящего доктора, чтобы осчастливить его этим вот покушать и личной жизнью. И чтоб вы мне были здоровы.

Одесские зарисовки.
Ворон Кеша.

Александра Наумовича Таненнбаума конец дня выкинул из Нового Арбата, перебросил через Москву-реку и понес по душному Кутузовскому проспекту, мимо Третьего кольца, прочь от забот, от несущегося в никуда суетливого мегаполиса, туда, за город, в уютный дом с тихим двориком, любимым псом ротвейлером Шлёмой и котом Моней, предки которого очень давно, несколько кошачьих поколений назад были вывезены из тихого двора, расположенного на улице Буденного одесской Молдаванки.
Александр Наумович открыл окно, снял галстук, растегнул верхнюю пуговицу рубашки. Машина неслась, свистя ветром, загоняя в салон влажный июльский воздух.
-Климат-контроль не работает?- спросил Александр Наумович водителя Толика, старинного своего друга ещё с детских времен, с которым прошел жизненный путь от детсадовского горшка, школу на Буденного, через одесский Водный институт, опасный бизнес 90-х и скорее побег, чем переезд в связи с расширением бизнеса, в Москву. Толик не блистал бизнес-талантами, но был предан и надежен, как старинный советский гаечный ключ.
-Все в порядке с климат-контролем, Саша. Что на тебе лица нет?- Толик внимательно посмотрел в зеркало заднего вида на друга.
— Не знаю. душно мне. Включи климат-контроль.
-Хорошо,- пожал плечами водитель.- Но вроде не так уж и жарко.
-Просто включи климат-контроль! И поставь как можно прохладней!- раздраженно повысил голос Александр Наумович.
Зазвонил телефон.
-Алло, Александр Наумович? Это Алексей.-далеким эхом ударило в ухо.
-Какой Алексей?-вытер лоб и шею влажным платком Александр Наумович
-Алексей, маклер, из Одессы!
-А, да-да, я Вас слушаю.
— Я по-поводу квартиры Вашей на Болгарской.
-На Буденного.- поправил Александр Наумович.
-Да-да, на Буденного, просто она уже давно у нас зовется Болгарской.
-Моя квартира в Одессе продается на улице Буденного. Мне так привычней.
-Хорошо-хорошо, я тоже люблю старые названия улиц. Так вот, за Вашу квартиру на Бо..Буденного я уже взял аванс, вполне покрывающий в случае отказа покупателя все Ваши дорожные издержки. Все документы к сделке я подготовил. Скажите, когда Вы сможете прибыть в Одессу?
-Завтра. Буду завтра к трём дня.- отрезал владелец недвижимости на Буденного и бросил телефон рядом с собой на сиденье.- Толик, закажи мне билет на самолет.
Толик молча кивнул. Потом озабоченно посмотрел в зеркало заднего вида на друга и продолжил:
-Может мне полетать с тобой? Все-таки лет двадцать назад мы в Маме оставили многих людей недовольными.
-Нет.- Александр Наумович мотнул головой,- Не думаю, что за нас там так долго помнят. Да и кто знает, что я еду? Маклер Леша, ты, да я. Все будет нормально. Сиди себе с семьей и отдыхай. К тому-же кто будет кормить Шлёму с Монечкой? А? Пушкин? Кому я их, кроме тебя могу доверить? И почини климат-контроль, в конце концов! Сколько я могу ездить в этой душной консервной банке? Если я приеду и в машине опять будет стоять такая духота, я тебя в следующий раз таки возьму с собой в Одессу, но только на поля орошения и скажу, что так и было!
-Хорошо-хорошо, и что ты так распсиховался, Саша? Едь себе в Одессу и ни за что не волнуйся.
. -Ехать надо?- спросил Александра Наумовича таксист в одесском аэропорту.
-Сколько?
-100 евро,- как само собой бросил в одесскую жару таксист, но по-птичьи, сбоку, одним глазом следил за реакцией клиента.
-Сто евро?- поднял брови Александр Наумович.- Та за сто евро я отсюда уеду прямо в ресторан на Дерибасовской, поем там, а на сдачу даже куплю тебе жевачки, чтобы тебе легче дышалось от зависти.
-Одессит?- блеснул золотой фиксой таксист.- Так что ты мне голову морочишь целых 10 минут? Давай 20 евро и поехали в Город.
-10 евро и ты меня уже мчишь на Буденного.
— Ну, и долго мы стоять будем?- завел старый Ланос фиксатый.
Улица Буденного встретила Александра Наумовича тенью под старыми акациями, серыми двух-трех этажными домами, черными воротами дворов, неспешностью прохожих и стайками снующих из двора в двор ребятни. Тяжелые ворота родного двора открылись со скрипом, тихий безлюдный двор пах котами, котлетами и жареной картошкой, в правом дальнем углу сушится белоснежное постельное белье, старинная дворовая акация положила свои уставшие ветви прямо на край деревянного, давно некрашенного стола, придавив его к земле.Александр Наумович подошел к столу, провел ладонью по его шершавой, занозистой поверхности ладонью.
— Шурииик!- зазвенел в голове бабушкин голос,- Шурик, ты идешь домой? Борщ стынет!
-Та щас, бабушка! Дай нам доиграть!
-Никаких доиграть!-продолжалось в голове у Александра Наумовича.- Бери с собой Толика и идите кушать оба!
-Тетя Фира,- вмешался в голове у Александра Наумовича в разговор Толик.- Мы еще чуть-чуть поиграем, пожалуйста. Мы быстро, борщ даже не остынет!
-А ну оба бикицер кушать!- уже строже позвала ребят тетя Фира.-Ну вот молодцы, мыть руки и за стол.-уже без капли строгости встретила бабушка ребят в квартире.
-Бабушка, смотри что опять мне на голове сделал ворон Кеша!- Сашка рукой показал себе на золотистые кучеряшки на макушке. -Он мне опять лепешку на голову посадил.
-Ой, я тебя прошу, тоже мне горе!Это к деньгам, Шурик, к большим деньгам. К маленьким деньгам Кеша лепешки с акации не кидает. Это ещё твой прадедушка Семен говорил,- тетя Фира опустила голову внука под кран в ванной, вымыла ее , вытерла большим банным полотенцем и легким шлепком направила Сашку обедать.

.
-Каррр- раздалось над головой, в ветвях акации.
-А!Кешка! Неужели ты? Жив, старый черт?
-Карр,- зашевелились ветви.
Дверь в парадную лежала внутри, приставленная к стене, родительская квартира была открыта настеж, как бывает только на свадьбах или похоронах, по квартире сновали какие-то люди, рассматривали мебель, открывали и закрывали шкафы, шухлятки на кухне, раскладывали диваны, проверяли краны. Александр Наумович прошел в гостинную, сел на диван. Напротив, над старинным бабушкиным сервантом висела черно-белая семейная фотография с бабушкой, отцом, матерью и маленьким Шуриком.
-Александр Наумович? Добрый день, очень рад. — с улыбкой пожал руку хозяину квартиры маклер.- Мы еще раз все осмотрели. Скажите, вы из квартиры будете что-то забирать? Я имею в виду технику, мебель.
-Нет.
-Совсем ничего?- удивился маклер.
-Совсем ничего. Хотя. вот эту фотографию заберу.- показал на семейное фото Александр Наумович.
-Конечно-конечно! Семейные фотографии- это настолько личное, святое. — маклер на секунду запнулся. — Хорошо. Тогда мы уходим и через час встречаемся у нотариуса на Базарной. Договорились?
-Хорошо.
-Вот и отличненько. Значит через час на Базарной.
-Да, через час на Базарной.- эхом ответил Александр Наумович в уже захлопнувшуюся за маклером и покупателями дверь.
Тишина, звенящая тишина мертвой квартиры давила, хватала спазмом за горло, наконец вытолкнула Александра Наумовича во двор и усадила под акацию за покосившийся стол.
-Карр,- снова раздалось в ветвях над головой.
-Кишь отсюда! Еще пиджак мне запачкаешь, старый черт! Знаешь сколько мой пиджак стоит? 10 штук! И не рублей.-Александр Наумович глянул вверх и погрозил в ветви пальцем.
-Карр, -повторила птица,петлей взмыла над акацией, двором, домом, над Городом, уносясь ввысь, в небо, забирая с собой прошлое двора, дома, Города у самого Черного моря.
Андрей Рюриков.

В любом доме у женщины всегда есть своя отдельная комната, и там она веселится вовсю: хочет- борщ варит, хочет жарит, хочет- посуду моет..

Ох, мужики, как же я спалился! Жена в длительной коммандировке была и вернулась на день раньше. А у меня и борщ в холодильнике, и полы помыты, и цветы политы. Что ж ты врал мне всю жизнь, что не умеешь? жена спрашивает. Самой все по дому делать приходилось. Пытался я ей объяснить, что не я это, что баб водил. Не поверила! Потому что когда она вошла, я посуду мыл.

Мама растила Свету в строгости, хозяйственной — чтобы и борщ могла сварить, и в квартире убраться, и постирать, и погладить. Но Свете это все не пригодилось, она выросла красивой!

Я очень сильная, как Шварценеггер. Но не очень умная. Зато я сильная (не помню, говорила ли я об этом. Я не очень умная, простите). Короче, я вытаскивала штепсель из розетки и выдернула из стены всю розетку. Вместе со штепселем и какими-то электрическими потрохами. Халк крушить! Халк ломать. Ааааррргх!

Не то, чтобы я не могла запихнуть розетку обратно (я очень сильная, помните?) Просто я подозреваю, что она все равно вывалится обратно. Как этого избежать, я не знаю (вы знаете, почему).
А еще я растяпа. Очень боюсь огня. Ткну куда-нибудь не туда, что-нибудь замкнет и будет пожар. Огонь плохо. Халк не любить огонь.
И Сеня, как назло, уехал на неделю в командировку. Так что я позвонила знакомому Мише и попросила его прийти и починить розетку. Я сказала, Миша, ты такой большой, красивый, сильный (почти как я, но еще и умный). Приди, почини мне всё. Он пришел, выхватил откуда-то из-за пояса отвертку и все наладил за три минуты. Мужчина за работой прекрасен как полубог. Потом до семи вечера мы пили чай.

Когда Миша ушел, я решила пропылесосить пол под розеткой (там нападало немного цементной крошки и пыли). Увлеклась и пропылесосила всю комнату. В одном углу, за дверью, так активно шуровала пылесосом, что выдернула плинтус.
Думаю: ну, плинтус-то, наверное, я сумею присобачить обратно? Я же сильная! Там такие крепления, на которые плинтус, вроде бы, можно без особых усилий прицепить.
Села на пол, стала присобачивать. А под плинтусом, оказывается, полным-полно пыли и кошачьей шерсти. Прямо комочками. Непорядок! Халк не любить непорядок!

Прошлась пылесосом, убрала. Потом взяла, отодрала соседнюю секцию плинтуса, просто посмотреть, как оно там. Я же не смогу спокойно спать, если буду знать, что у меня где-то в доме хранятся неучтенные запасы пыли и шерсти.
Посмотрела. Там все то же самое, только еще и провода идут вдоль стены. Пропылесосила. Вошла в раж, стала отдирать следующий плинтус. Пришел кот, попытался остановить меня, сказал «Мяу». Теперь я понимаю, что он хотел сказать «Остановись, дура, что ты творишь, хватит ломать дом!», но в тот момент я не поняла. Я не очень умная.
Зато очень сильная. Вместе с плинтусом я выдрала провод. Халк дебил.

Короче, это был кабель интернета. Я поняла, что все, мы приплыли. Интернет у меня закончился, а значит, любимый сериал я посмотрю не скоро. И чтобы отправить работу заказчику, придется идти с ноутбуком в какое-нибудь кафе с вайфаем. И переписываться я смогу только с телефона, а это ужас-ужас, мне это неудобно. Сказала коту: «Твоя хозяйка дура». Он ответил «Мяу». Видимо, это значит «Я знаю».

Тогда я позвонила Мише. Говорю ему, Миша, ты такой большой и сильный. И наверное еще не успел далеко уехать, скажи мне, что не успел. Я уничтожила интернет, вернись и почини мне его! Я тебе, говорю, все что хочешь сделаю. Борщ сварю, рубашки поглажу, сына рожу. Дом могу разнести. Я очень сильная!

Он поржал, но вернулся.
Прошел в комнату, посмотрел на порванный кабель. По его хмыканью я начала подозревать, что борщом не отделаюсь. Потом достал роутер со шкафа, посмотрел на него, еще похмыкал. И говорит: «А у тебя точно интернета нет? Ты проверила?»
Эээ, говорю я. Но кабель же… Гм, гм. Нет, не проверила.
Достала телефон. Интернет есть.
Включила ноут. ИНТЕРНЕТ ЕСТЬ!

В общем, это оказался какой-то древний кабель для интернета, оставшийся от старых жильцов и давно неактуальный. Он просто так лежит себе за плинтусом, и сто лет уже ни к какой технике не приколочен. А я просто не очень умная и не догадалась проверить.

Плинтус мне Миша поставил на место и наказал впредь не отламывать. Говорит: в следующий раз чаем и печеньками не отделаешься. Будем двойню делать.
Так что теперь я хожу по дому осторожно, и когда штепсель из розетки выдергиваю, на всякий случай придерживаю рукой стену, чтобы не обрушить.

Потому что Халк сильный.
Но при этом – сами знаете.
Халк дебил.

За окнами мелькал чёрный лес, на столе в стальной миске остывал борщ, чай дребезжал подстаканником. Что может быть душевней вечернего вагона-ресторана? В тот день я был последним его посетителем. Ко мне за столик подсел сам директор и мы разговорились.
С политики беседа мягко съехала на воспитание детей и директор (к сожалению, я так и не узнал его имени) рассказал вот такую историю:

— Ребёнка обманывать нельзя. Кого хочешь обмани: друга, жену, начальника, но своего сына никогда.
К сожалению, мы очень поздно это понимаем. Лет двадцать назад, я встретил самого лучшего в мире отца. Во всяком случае его детям можно только позавидовать. Человечище.
Ездил я тогда в Симферополь и вот, так же вечером, ко мне в ресторан пришел мужик, в руках небольшой целлофановый пакет, в нем рыба виднеется. Мужик помялся и говорит:

— Извините, у меня к вам огромная просьба, вопрос жизни: не могли бы вы это спрятать в ваш морозильник до Симферополя?

Я ещё подумал – ну нихрена себе наглость вообще и отвечаю:

— А как вы себе это представляете? Я должен вашу неизвестную рыбу сунуть к своим свежайшим продуктам? Так что ли? Выбросьте этого леща и не морочьте мне голову, я даже сквозь пакет чувствую, его тухлячий запашок.
— Да, я все понимаю, но видите ли, это не совсем лещ, или вернее не просто лещ. Чтобы вы меня правильно поняли, расскажу с самого начала. Ещё в апреле, моей дочке исполнилось четыре годика, а она всегда мечтала получить на день рождения Русалочку и не игрушечную с тряпичным хвостом, а самую настоящую, живую. Я с дуру и пообещал, папа ведь может всё что угодно. Что было делать, пришлось купить куклу Барби, покрасить волосы в зеленый, выломать ей ноги, взял в рыбном магазине живого леща, отчекрыжил половину, выдолбил его слегка изнутри и скрепил болтом сквозь дырку от ног. Да вот, вы сами посмотрите (он достал из пакета этого зверя с кукольным туловищем, а из под плотно перевязанного резинкой платья торчал настоящий рыбий хвост)
С тех пор, вот уже три месяца, я вынужден каждые три-четыре дня менять ей протухающие хвосты на новые. Поначалу считал, потом со счёта сбился, наверное тонну рыбы на неё перевёл. Сам уже был не рад, что ввязался, но деваться некуда, дочка её просто обожает, детсадовские подружки тоже приходят в гости, завидуют. Хорошо ещё уговорили, что спать с Русалочкой нельзя, она должна жить в холодильнике. И вообще, на воздухе Русалочка всё время спит как спящая красавица, и оживёт она только у себя дома в подводном царстве. Вот, еле дотянули до отпуска, едем, наконец, отпускать страдалицу к своему папе – морскому царю. Но, боюсь до моря не дотянем, труп начинает портиться. Ну, так что, поможете с моргом? Или хотя бы кусочек льда может дадите?

Конечно же я помог, даже новый хвост из горбуши ей пристроили. Пока от Симферополя до моря доберутся, а это еще часа четыре, протухнуть вроде не должна.
Вот это настоящий отец с большой буквы, «вы, нынешние – нут-ка»…

Обычное утро коммунальной квартиры номер четыре

Мама, оно не хочет! Оно не влезает и не хочет!
-Мусечка, вы бы шоколад в мясорубку еще с фольгой засунули! И зачем вам мясорубка, когда есть терка?
-Розалия Моисеевна, вы такая умная, что у вас скоро мозг пойдет носом! И что вы все время смотрите в чужие стороны, когда у вас борщ? Варите свой борщ и я вас не спрашиваю.
-Муся, Розалия Моисеевна права, шоколад надо поломать на кончики, а потом тереть на терке, зачем тебе мясорубка?
-Ну, так я ей и говорю, зачем ей мясорубка, только ваша Муся это не Муся, а какой-то бендюжник, кричит и хамит пожилой женщине.

-Розалия Моисеевна, у вас борщ, идите его солить и не думайте, что вы самая умная, а вокруг мебель!
-Вот видите, она опять, ваша Муся! Приличные родители, надо же.
-Мама я хочу какать!
-Левочка, подожди, я тру шоколад, у меня грязные руки.
-Мама я хочу какать, я сейчас покакаю прямо на половик!
-Муся, идите усадите ребенка в уборную, вы что боитесь измазать шоколадом его дрек? Я только позавчера выбивала половик!
-Мама я хочу какать! Мама я хочу какать!
-Оу, Муся, иди уже усади Левочку, я потру твой шоколад!
-Семен Иммануилович, вы что опять в уборной? Выходите, тут ребенок хочет!
-А почему вы думаете, что я не хочу? Я только зашел!
-Так вы всегда хочите, а ребенок только иногда. И вы уже со вчерашнего дня там живете и не выключаете за собой свет!
-Мама я хочу какать!
-Семен Иммануилович, если Левочка покакает на половик, вы сами будете его нести в химчистку, выходите из уборной, я вас умоляю!
-Ша! Я уже выхожу! Я так не могу, тут не дают спокойно жить и умереть! Это же не возможно!
-Семен Иммануилович, тут после вас мухи летают мертвыми и не жужжат! Что вы такое кушали, Семен Иммануилович?
-Муся, когда вы будете ходить в уборную фиалками, я вам сразу сообщу, а пока не делайте мне беременной голову и усадите уже своего Левочку какать!
-Муся, тебе тереть весь шоколад или половину?!

Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по Зеленой. Муся Шнейдерман и ее мама Хана Абрамовна готовили шоколадный пирог, Розалия Моисеевна варила свой борщ, а Левочка, сын Муси и внук Ханы Абрамовны хотел какать.
Именно в это обычное утро коммунальной квартиры номер четыре, сын Розалии Моисеевны, Йося, вошел в парадной майке белого цвета и в синих тапках на ногах на кухню и сказал:
-Мама, вы как хотите, но я так больше не могу, мама!
-Ай, Йося, не делай мне голову, ты видишь я занята и варю борщ?
-Я так больше не могу, мама, и я хочу сказать, что я женюсь.
-В смысле ты так больше не могу и хочу сказать, что ты женюсь?
-Я, мама, женюсь, я хочу тебе это сказать и так больше не могу.
-В смысле, ты женюсь и хочешь мне сказать и так больше не могу?
-Мама, прекратите повторять моих слов! Я именно это и хочу вам сказать! Мне двадцать шесть лет и я имею право!
Розалия Моисеевна положила ложку на стол, выключила газовую конфорку и тяжело опустилась на табурет.
-То есть ты женишься?
-Да, мама, я женюсь.
-То есть ты вот так вот женишься на женщине?
-Да, мама, я решил. Я женюсь на женщине, потому что на мужчине никто не женится.
-Это еще как сказать- вклинилась в разговор Муся.
-Муся Шнейдерман, если ты не замолчишь свой рот, я сделаю тебе первую группу инвалидности вот этим борщом и мне не будет жалко полкило говядины, которые там плавают!-парировала Розалия Моисеевна- То есть ты, Йося, все решил?
-Да, я все решил, мама, и даже не спорьте.
-То есть ты все решил, Йося, а мама может уже ничего не решать? И кто эта шикса, что ты на ней решил?
-Ну, почему сразу шикса, мама? Она хорошая девушка с работы.
-Хорошие девушки не работают на трикотажной фабрике. Там работают шиксы, а хорошие девушки сидят дома и жду пока на них женится хорошие мальчики из приличных семьи.
-Но мама, она правда очень хорошая, мы ходили с ней в драмтеатр и в горпарк кататься на карусели и кониках! Ее зовут Танюша Гапоненко, она живет в общежитии, она …
-Ша! Вы слышали? Гапоненко! Ее зовут Гапоненко из общежития! Мы Фельдман, а она Гапоненко! Конечно, она хорошая, она очень хорошая! Она видит стоит неженатый мальчик из хорошей семьи, воспитанный и одетый в приличную рубашку, так она сразу охмурила и сделал себе личную жизнь!
-Мама, подожди.
-Так мало того, этому шлимазлу больше не нужна мама, которая всю жизнь только и делает, что его любит как свуою жизнь и здоровье, одевает как английского лорда, делает гефелтифиш, который не пробовал сам Леонид Ильич, так зачем ему любить такую маму, когда у него есть Гапоненко, гойка, которая ходит в драмтеатр и катается на кониках!
-Мама, ну хватит играть театр, ты же не в кино! Я женюсь и все!
-Значит я умру. Иди женись, делай что хочешь, на Гапоненке, на Шмапоненке, хоть на негритоске из колоний, мне все равно, я умру и у тебя не будет никакой мамы и тебе будет хорошо.
-Мама!-неожиданно твердо произнес Йося- Я женюсь. Все. До свидания.

На свадьбе Розалия Моисеевна не произнесла ни слова. Когда гости начали расходиться, она молча встала, и поджав губы удалилась в комнату, плотно прикрыв за собой дверь, поэтому так и не увидела, как молодожены уезжали в общежитие, где решили жить после свадьбы.
Несколько раз Йося с женой пытались утрясти конфликт, приходили в гости к Розалии Моисеевне, но она только молчала и не притрагивалась к принесенному торту.
Йося очень переживал, удивлялся неприступности мамы, а потом, с горечью констатировал факт того, что она сдавать позиций не собирается и визиты прекратил.
-Муся, вы бы поговорили с Розалией Моисеевной, это же надо устраивать такую трагедию из Гамлета, Йося так переживает, так переживает, что даже похудел и плохо кушает- говорила Зина Хаскина.
-А что я могу сделать? Это же не женщина, а железный Феликс. Можно подумать у нее не один сын, а целая футбольная команда «Динамо».
С Розалией Моисеевной о сыне никто заговаривать не решался, обходя деликатную тему, а сама она при упоминании его имени мрачнела и принималась нарочито громко звенеть тарелками.

Прошел почти год. Был теплый майский вечер. Возле гаражей играли в домино Зелик Абрамович, Боря Лифшиц и Вася Калюжный. Мальчишки галдели, сидя на пожарной лестнице. Зина Хаскина громко рассказывала что-то по большому секрету жене доктора Шварца Гите Самуиловне, а сам доктор Шварц читал газету на балконе и слушал как дудит репетицию Шуберта на трубе за стеной Сема Зильберман.
Но вдруг двор словно накрыло ватой. Звуки стихли. Костяшка домино застыла в воздухе, зажатая в ладони Васи Калюжного, мальчишки, как по команде перестали галдеть и замерли, раскрыв рот, Зина Хаскина споткнулась на полуслове, а доктор Шварц прекратил шелестеть своей газетой. Даже труба Семы Зильберманы что-то невнятно продудела и замолчала.
Розалия Моисеевна, вешавшая на веревку пододеяльник, удивленно оглянулась и увидела в арке дома своего сына с женой. В руках Йося держал большой сверток, перевязанный голубой лентой.
Под гробовое молчание, переминаясь, Йося нерешительно приблизился к маме:
-Вот, мама. Я так больше не могу и хочу сказать. Хоть ты и может этого не хочешь, но это твой внук Миша, который мой сын. Просто Таня говорит, что ты должна на это посмотреть и познакомиться, потому что вы родственники.
Розалия Моисеевна молча взяла сверток из рук Йоси и заглянула в него.
-Миша?
-Миша. Но если ты не хочешь знакомиться, то он не виноват.
Розалия Моисеевна плакала.
-Мама, прекратите плакать, мама почему вы плачите?
-Идите в квартиру, я напеку оладушки, что вы проглотите язык и все зубы.

-Мама, оно не хочет! Оно не влезает и не хочет!
-Танюша, так порубайте мосол, кто же ложит в мясорубку мясо с мослами, я вас умоляю!
-Муся, смотрите в свою сторону, вас забыли спросить!
-Так Муся права, Таня, мясо надо порубать- сказала Розалия Моисеевна и сняла с плиты кастрюлю с компотом.
-Мама, я хочу какать!
-Подожли, Левочка, у меня руки грязные! Это не ребенок, это цорес майне грейсе!
Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по Зеленой.

Мама растила Свету в строгости, хозяйственной — чтобы и борщ могла сварить, и в квартире убраться, и постирать, и погладить. Но Свете это всё не пригодилось, она выросла красивой!

Недавно был в Берлине. Вечером зашел в бар, не в «Элефант», как Штирлиц, но чем-то похожий. Сижу пью кофе. А у стойки три молодых и очень пьяных немца. Один все время что-то громко вскрикивал и порядком мне надоел.
Я допил кофе, поднялся. Когда проходил мимо стойки, молодой горлопан чуть задержал меня, похлопал по плечу, как бы приглашая участвовать в их веселье. Я усмехнулся и покачал головой. Парень спросил: «Дойч?» («Немец?»). Я ответил: «Найн. Русиш». Парень вдруг притих и чуть ли не вжал голову в плечи. Я удалился. Не скрою, с торжествующей улыбкой: был доволен произведенным эффектом. РУСИШ, ага.

А русский я до самых недр. Образцовый русский. Поскреби меня — найдешь татарина, это с папиной стороны, с маминой есть украинцы — куда без них? — и где-то притаилась загадочная литовская прабабушка. Короче, правильная русская ДНК. Густая и наваристая как борщ.

И весь мой набор хромосом, а в придачу к нему набор луговых вятских трав, соленых рыжиков, березовых веников, маминых колыбельных, трех томов Чехова в зеленой обложке, чукотской красной икры, матерка тети Зины из деревни Брыкино, мятых писем отца, декабрьских звезд из снежного детства, комедий Гайдая, простыней на веревках в люблинском дворе, визгов Хрюши, грустных скрипок Чайковского, голосов из кухонного радио, запаха карболки в поезде «Москва-Липецк», прозрачных настоек Ивана Петровича — весь этот набор сотворил из меня человека такой широты да такой глубины, что заглянуть страшно, как в монастырский колодец.

И нет никакой оригинальности именно во мне, я самый что ни на есть типичный русский. Загадочный, задумчивый и опасный. Созерцатель. Достоевский в «Братьях Карамазовых» писал о таком типичном созерцателе, что «может, вдруг, накопив впечатлений за многие годы, бросит все и уйдет в Иерусалим скитаться и спасаться, а может, и село родное вдруг спалит, а может быть, случится и то и другое вместе».

Быть русским — это быть растерзанным. Расхристанным. Распахнутым. Одна нога в Карелии, другая на Камчатке. Одной рукой брать все, что плохо лежит, другой — тут же отдавать первому встречному жулику. Одним глазом на икону дивиться, другим — на новости Первого канала.

И не может русский копаться спокойно в своем огороде или сидеть на кухне в родной хрущобе — нет, он не просто сидит и копается, он при этом окидывает взглядом половину планеты, он так привык. Он мыслит колоссальными пространствами, каждый русский — геополитик. Дай русскому волю, он чесночную грядку сделает от Перми до Парижа.

Какой-нибудь краснорожий фермер в Алабаме не знает точно, где находится Нью-Йорк, а русский знает даже, за сколько наша ракета долетит до Нью-Йорка. Зачем туда ракету посылать? Ну это вопрос второй, несущественный, мы на мелочи не размениваемся.

Теперь нас Сирия беспокоит. Может, у меня кран в ванной течет, но я сперва узнаю, что там в Сирии, а потом, если время останется, краном займусь. Сирия мне важнее родного крана.

Академик Павлов, великий наш физиолог, в 1918 году прочитал лекцию «О русском уме». Приговор был такой: русский ум — поверхностный, не привык наш человек долго что-то мусолить, неинтересно это ему. Впрочем, сам Павлов или современник его Менделеев вроде как опровергал это обвинение собственным опытом, но вообще схвачено верно.

Русскому надо успеть столько вокруг обмыслить, что жизни не хватит. Оттого и пьем много: каждая рюмка вроде как мир делает понятней. Мировые процессы ускоряет. Махнул рюмку — Чемберлена уже нет. Махнул другую — Рейган пролетел. Третью опрокинем — разберемся с Меркель. Не закусывая.

Лет двадцать назад были у меня две подружки-итальянки. Приехали из Миланского университета писать в Москве дипломы — что-то про нашу великую культуру. Постигать они ее начали быстро — через водку. Приезжают, скажем, ко мне в гости и сразу бутылку из сумки достают: «Мы знаем, как у вас принято». Ну и как русский пацан я в грязь лицом не ударял. Наливал по полной, опрокидывал: «Я покажу вам, как мы умеем!». Итальянки повизгивали: «Белиссимо!» — и смотрели на меня восхищенными глазами рафаэлевских Мадонн. Боже, сколько я с ними выпил! И ведь держался, ни разу не упал. Потому что понимал: позади Россия, отступать некуда. Потом еще помог одной диплом написать. Мы, русские, на все руки мастера, особенно с похмелья.

Больше всего русский ценит состояние дремотного сытого покоя. Чтоб холодец на столе, зарплата в срок, Ургант на экране. Если что идет не так, русский сердится. Но недолго. Русский всегда знает: завтра может быть хуже.

Пословицу про суму и тюрьму мог сочинить только наш народ. Моя мама всю жизнь складывала в буфете на кухне банки с тушенкой — «на черный день». Тот день так и не наступил, но ловлю себя на том, что в ближайшей «Пятерочке» уже останавливаюсь около полок с тушенкой. Смотрю на банки задумчиво. Словно хочу спросить их о чем-то, как полоумный чеховский Гаев. Но пока молчу. Пока не покупаю.

При первой возможности русский бежит за границу. Прочь от «свинцовых мерзостей». Тот же Пушкин всю жизнь рвался — не пустили. А Гоголь радовался как ребенок, пересекая границу России. Италию он обожал. Так и писал оттуда Жуковскому: «Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр — все это мне снилось. Я проснулся опять на родине. ». А потом, когда русский напьется вина, насмотрится на барокко и наслушается органа, накупит барахла и сыра, просыпается в нем тоска.

Иностранцы с их лживыми улыбочками осточертели, пора тосковать. Тоска смутная, неясная. Не по снегу же и подлецам. А по чему тоскует? Ответа не даст ни Гоголь, ни Набоков, ни Сикорский, ни Тарковский. Русская тоска необъяснима и тревожна как колокольный звон, несущийся над холмами, как песня девушки в случайной электричке, как звук дрели от соседа. На родине тошно, за границей — муторно.

Быть русским — это жить между небом и омутом, между молотом и серпом.

Свою страну всякий русский ругает на чем свет стоит. У власти воры и мерзавцы, растащили все, что можно, верить некому, дороги ужасные, закона нет, будущего нет, сплошь окаянные дни, мертвые души, только в Волгу броситься с утеса! Сам проклинаю, слов не жалею. Но едва при мне иностранец или — хуже того — соотечественник, давно живущий не здесь, начнет про мою страну гадости говорить — тут я зверею как пьяный Есенин. Тут я готов прямо в морду. С размаху.

Это моя страна, и все ее грехи на мне. Если она дурна, значит, я тоже не подарочек. Но будем мучиться вместе. Без страданий — какой же на фиг я русский? А уехать отсюда — куда и зачем? Мне целый мир чужбина. Тут и помру. Гроб мне сделает пьяный мастер Безенчук, а в гроб пусть положат пару банок тушенки. На черный день. Ибо, возможно, «там» будет еще хуже.

– Алло! Здравствуйте. Это брачное агентство «Гименейка»?

– Да. Здравствуйте, чем могу помочь?

– Девушка, я ищу жену. Для себя. Меня зовут Николай, мне тридцать пять, и у меня есть несколько обязательных требований к кандидатуре. Вы можете записать?

– Мне нужно, чтобы она не умела готовить. Да, совсем. Например, друзья на Новый Год пришли, а на столе блюдо с холодцом и из него лапы куриные с когтями торчат. Или вермишель «Доширак» запаривала мне каждое утро, а она у нее слипалась. А в идеале, просто духовку зажигала, а утварь всю оттуда забывала доставать, чтоб у меня на ужин были только горелые сковородки. Дорого и со вкусом. Со вкусом тефлона.

– Хочу, чтобы она не брилась. Совсем. Или только одну ногу, а на другой такие жесткие волосы росли, что ею наличники можно было шкурить. А в остальных местах специально отращивала, и я бы зимой руки грел в зоне бикини, как у медведя в паху.

– Еще чтобы она косметикой не умела пользоваться. Когда красилась, на Гитлера или на Вуппи Голдберг становилась похожа.

– Да, да, конечно, это без проблем. Записала.

– Очень нужно, чтобы она была нечеловечески тупая. Это одно из основных условий. Чтобы даже читать не умела, точнее, во время учебы в ПТУ разучилась. Чтобы путала правую ногу и левую руку и в театре в ладошку подошвой хлопала. Чтобы грецкие орехи зубами колола и только скорлупу ела. Чтобы думала, что «патиссон» – это такой граммофон, а что такое граммофон, вообще не знала. Чтобы…

– Поняла, поняла… Есть у меня одна такая на примете. Дальше.

– Хочу, чтобы мозг мне выносила с утра и до вечера. Каждые пять минут на мобильный звонила и спрашивала, когда я дома буду. А потом сразу на рабочий перезванивала и проверяла, не спетлял ли я куда.

– Ну, тут тоже никаких проблем нет.

– Чтобы у неё и мать, и мачеха были. А у меня, соответственно, две тещи – одна уезжала, а другая сразу, вот просто немедленно, погостить приезжала и на нашей кровати спала, а я – на кухне на раскладушке поломанной или на полу. Все лето они бы вообще вдвоём у нас жили. И чтобы одна храпела, как Боинг, а другая напивалась и в домашнем караоке шансон орала голосом глухой воровайки до пяти утра. А ровно в пять просыпалась та, что храпела, начинала греметь кастрюлями вокруг моей раскладушки и рассказывать какой я мудак, и обязательно удивлялась при этом, как это мне её дочуру ненаглядную удалось отхватить и загубить ей жизнь.

– Дубль-теща это посложнее будет, конечно, но если поискать…

– Чтобы каждый раз, слышите, каждый раз, без исключения, садясь за руль, она била мою и чужие машины. Желательно, подороже. И хоть разочек Майбах олигарха какого-нибудь в овраг спихнула, так чтобы я от безысходности родного брата Диму на органы сдал.

– Угу. Есть такое дело. В интимных вопросах есть какие-нибудь предпочтения?

– Да. Хочу, чтобы в постели она была настоящей жрицей.

– Хоть одно нормальное желание. Так и пишу – жрица любви.

– Нет. Просто жрица. Постоянно в кровати жрала хлеб с салом, пряники и сухари, а я весь, с ног до головы, в крошках спал, как котлета «по-киевски». Чтобы тут же ела борщ с говяжьими костями, а руки о пододеяльник вытирала. А кости, фантики от конфет, огрызки всякие и грязную посуду под кровать кидала.

– И еще. Если мы будем с ней сексом заниматься, пусть она меня «хухрик» или «писюша» называет. Еще хочу, чтобы она моего члена боялась и, увидев при свете, закрывала лицо руками и кричала так, будто это гадюка. И в постели все время что-то симулировала: преждевременный оргазм, эпилепсию, брюшной тиф, только бы ни в коем случае не доставить мне удовольствие.

– Ну, таких мастериц у нас полно. Еще что-то есть?

– Хочу, чтобы у неё сиськи были такие маленькие, что даже сосков не было видно.

– А так. Вместо сосков – два пупка. Ну, чисто с друзьями поржать. Чтоб они в гости к нам пришли, а я такой – хоп, футболку на ней задрал – смотрите, соски шиворот навыворот, гы-гы. Ну, это не обязательное условие, можете не писать.

– Чтобы она через неделю после свадьбы набрала двадцать килограмм, потом два года их мучительно скидывала, жрать мне из солидарности не давала. Кое-как сбросила пять, потом набрала еще десять, и после всего этого у неё даже нос стал целлюлитный. Это обязательно, подчеркните там у себя.

– Хочу, чтобы она педикюр никогда не делала, и ногти на ковер грызла. И только тогда, когда я обедаю. А еще никогда за собой не смывала унитаз. Прокладки использованные прямо в свое гавно кидала и никогда, запишите, никогда не смывала. Чтобы в раковину мочилась, как в биде, ногу по-собачьи задирала и фонтанировала, брызгаясь на зубные щетки. Запишите, это важно.

– Хочу, чтобы она меня все время воспитывала, переделывала и при этом считала, что я ей по гроб жизни за это обязан. Прям сразу, только я бутылку пива выпью, гнала меня кодироваться и горстями «Эспераль» в суп сыпала, а я потом в красно-сиреневых пятнах сидел и задыхался. За каждую сигарету наказывала рублем и не давала деньги на проезд, чтоб я двадцать километров до работы пешком шел, дышал свежим воздухом автострады, а не вредным табачным дымом.

– Это вообще не вопрос. Так почти все делают.

– Очень важно, чтобы она животных любила. И у нас жили пять кошек, три бродячие лишайные собаки, два диких селезня, попугайчики без счета и сумасшедшая цапля на балконе. Да, и еще рыбки. Полная ванна карасей, чтобы я душ по колено в карасях принимал, а они бы меня за ноги кусали. А цапля мне курить на балконе не давала и клевала в живот.

– Да, да. А еще хочу, чтобы она всё время мне что-то рассказывала.

– Какая цапля?! Вы тоже не знаете, что такое «патиссон»? Не цапля, жена, конечно. Чтоб ни на секунду рот не закрывался. Открывала дверь из туалета, громко какала и кричала мне про свои невероятные приключения за весь день. О том, как она в маршрутке на переднем сиденье ехала, как три часа чай с очень вкусными вкусняшками на работе пила, как полкило кутикул с себя настригла и как купила себе ушные палочки ровно в семнадцать раз лучше, чем у Людки, но по той же цене.

– Нет. Самое главное. Это должна быть такая стервозная непредсказуемая сука, что все бешеные собаки района захлебывались бы слюной от зависти. Вот теперь все.

– Вы знаете, Николай, такого чудовища, как вы хотите, в природе нет, не то, что у нас в агентстве.

– Как нет?! Я с ним, то есть с ней, пять лет прожил. Неделю назад ушла в неизвестном направлении. Сказала, что я её недостоин.

– Так радоваться надо. Зачем вам еще одна такая?

– Сейчас посмотрю новые поступления. Вот есть что-то похожее. Тридцать пять лет, зовут Галя, на фото какой-то чернокожий Гитлер. Написано «люблю шашлыки, животных и Шопенгауэр».

– Это она! Моя Галочка! Она думает, что Шопенгауэр – это город в Европе. Куда ехать? Я могу примчаться прямо сейчас!

— Вадик, а может, бросим всё и сбежим куда-нибудь? Ведь у нас одна любовь и только одна жизнь.
— Люся, а борщ кто варить будет, кошка, что ли? Давай вари, сбежит она.

Умные программы не-на-ви-жу.
Когда в далеком 93 году я начал заниматься 1С, она была, как восьмиклассница. Она знала, откуда дети берутся, но как их делать — плохо представляла. Поэтому почти все приходилось делать самому, но зато получать от этого массу удовольствия. Но годы шли, программа умнела, училась облегчать нам труд, и в один прекрасный момент слегка дошла до фанатизма. А я его не терплю — ни у православных, ни у мусульман, ни у программ. Приятно, когда в тот момент, когда ты делаешь ошибку, найдется рядом умный человек и скажет: «Вася. Ты был неправ». И ты покраснеешь и сунешь прополотую морковку обратно в грядку или положишь надкусанную конфету обратно в вазочку. Но представим, что Вы — домохозяйка, которая купила чудо-кастюлю, и собираетесь сварить в ней борщ. Вы тщательно промыли мясо и овощи, почистили лук и картошку, протерли морковку, сунули мясо в кастрюлю, но в этот момент обнаружили, что свеклы-то у Вас нет. Не беда — будет не борщ, а щи. И Вы идете к плите закрыть крышку. А не тут-то было — кастрюля дурным голосом вещает: «Вы забыли положить свеклу» и не дает закрыть крышку. И Вы стоите посреди кухни, как идиотка, потому что и овощей жалко, и плиту жалко, на которую уже начинает выплескиваться бульон.
Я перенес базу 1С-7.7 в 1С-8.3. Семерка была не совсем нужной версии, поэтому часть данных не перенеслась. Стал делать отчетность, обнаружил, что нет адреса нашей организации. Зашел в справочник организаций, загрузил адресный классификатор (еще один гемор от 1С — надо отдельно рассказывать), заодно ввел кое-какие недостающие данные. Жму кнопку «Сохранить», а она мне и говорит: «А ты не сказал, кто ты — юр- или физлицо». Я к этому пункту. А его редактировать нельзя. Ну «логика» этих мальчиков-программистиков в коротких штанишках, которые на работу приезжают на вольвах и феррарях понятна — ежели ты наполоскал документы, объявив себя юрлицом, то потом негоже их переделывать, ежели ты оказался обыкновенным частным лицом. Однако, мальчики, какое ваше собачье дело до моих настроек. Может я моделирую учет, может я показываю студентам, что так делать нельзя, может мне, в конце концов, кровь из носу надо сохранить сделанные изменения, потому что батарея садится и сейчас комп вырубится.
Так что там с супом? Ах да, пришлось мясо отдать коту, а овощи выкинуть в мусорку, потому что холодильник принимает тоже только целые овощи. В общем пришлось сделанные изменения не сохранять, тип организации указывать другим способом (пишите — расскажу). В общем потерял всего полчаса, зато классификатор адресов скачал. Чувствую, что скоро поеду я на улицу Селезневскую с черным пистолетом и перестреляю всех, кто делает шибко умные программы.

Моему приятелю Славе больше сорока, а он все еще холост. Мог бы жениться уже раза три или даже четыре, если б не матушка. Нет, она его никак от брака не отговаривает, наоборот, на словах давно мечтает о внуках. Но вечно случаются какие-то казусы. Соберется, скажем, Слава с девушкой на Гаити, а у мамы, как назло, сердечный приступ. А стоит ему сдать билет, приступ проходит. Или, пока Слава с другой уже девушкой на работе, мама к ним приезжает (а это, при чикагском общественном транспорте, часа полтора в один конец) и сюрпризом готовит отличный мясной борщ. Из всех жутко дорогих органических овощей, за которыми девушка-вегетарианка ездила за сто миль на фермерский рынок. И так далее, сколько девиц, столько курьезов.

Вот, например, февральский случай с Лидой. Приехала она к Славе вечером сильно соскучившись (до того две недели не виделись, все дела-дела-дела), но и слегка настороже (а что за дела такие, уж не ищет ли Слава альтернативные варианты). По заведенному ритуалу поцелуй на пороге, ужин при свечах, посмотрели киношку, и Лида идет в ванную. А Слава уже и постель расстелил.

И тут Лида в бешенстве вылетает из ванной, как та графиня с изменившимся лицом. То есть лица на ней нет вовсе, одни молнии в глазах. В руках розовая жестянка с логотипом известной фирмы женской косметики. Крем-пенка для деликатного бритья интимных зон. Тычет им Славе в лицо: мол, не изволит ли любезный граф объяснить, что это такое и кто забыл это в твоей холостяцкой ванной.

Любезный граф стоит в полной прострации и ничего внятного сказать не может. Во-первых, он этот крем вперые видит. Во-вторых, стандартная отмазка «Дорогая, это для тебя» не работает: Лида все подлежащее деликатному бритью выжигает лазером, и Слава в курсе, сам дарил ей абонемент. В-третьих, его совесть не то чтобы совсем чиста, он таки пытался подкатить к одной даме. До интимных зон там еще сто верст лесом, но в ответ на Лидины крики Слава тоже срывается и объясняет, что Лида не единственная женщина в Чикаго и он как-нибудь обойдется без ревнивых.

Лида собирает в сумку все следы своего пребывания в Славиной квартире и сваливает, наказав больше не звонить. Слава в растерянности вертит злополучную жестянку в руках. И тут звонит матушка:
– Славик, я тебе сегодня сварила курочку. И подарок оставила к 23-му февраля. Крем для бритья, купила в долларовом магазине. Ну что опять «мам»? Думаешь, твоя мама не умеет читать по-английски? Там же ясно написано: шевинг крем. А твоя Лида тебе что-нибудь подарила?

Мама парня сказала, что её борщ — самое полезное блюдо, потому что в нём вся таблица Менделеева.
Я заржала и спросила, есть ли там радий и полоний.
Она меня ненавидит 🙁

Апории бытия.
В моей жизни есть несколько неразрешимых вопросов(апорий) над которыми я не устаю ломать голову. К примеру-почему в зеркале право с лево меняются местами, а верх с низом нет? Или почему нельзя варить козленка в молоке матери его?[Исход 23:19 и 34:26; Второзаконие 14:21] То есть не то что бы рот наполнялся слюной при мысли о молочновареной козлятине, но хотелось бы знать-почему, собсно? Пронесет? Или козлы ополчатся? Вот в сказке все ясно-не пей из копытца -козленочком станешь. Из танкового трака сушняк не туши-а то будешь глухой и железный. А тут сплошной туман и догадки. Так же, например, мне абсолютно неясно почему родня не придушила меня еще в колыбели.
Я б на их месте не преминул бы .
Один из дядь(Коля зовут) не общается со мной с 6 летнего возраста. Скоро 40 летний юбилей бойкота отмечать будем. Говорит, что не хочет видеть, что из такой паскуды выросло. А оставили то меня на дядю и тетю всего то на недельку…( Читать дальше. )
Дядя был пришлый, то есть приблудный. Тетин(родной) муж. Работал мастером на заводе. Простой русский человек. Любил борщ с пампушками под соточку беленькой на обед. Простительная слабость, за которую его вяло журила тетя. Я решил помочь.Взял и вылил водочку, заменив водицей из под крана. Теперь то я понимаю, что испытывает человек, который, уже занюхал борща, напускал полный рот слюней, налил с устатку рюман, увлажнил очи в предвкушении, тяпнул…а там вода…от сука…Тетя хохотала как защекоченная. Дядьколя плюнул и полез из за стола. Меня это развеселило несказанно и я не остановился на достигнутом. Дядя Коля перешел на портвейн. Рискованное решение. В его отсутствие я поломал недолго голову в поисках жидкости с похожим цветом. Нечто сходное вышло от двух склянок марганцовки и банки зеленки, разболтанной в воде. Дядя накатил стакан и продезинфицировался лет на 10 вперед. Эффект превзошел все ожидания. На несколько минут я превратил родственника в фонтанирующий огнетушитель. Следы того извержения на потолке пережили десятилетия и два ремонта. На месте дяди я б открутил гаденышу все до чего б дотянулся. Суд бы его оправдал, я уверен.
В более поздние годы масштаб издевательств и гадств только вырос.
Когда малец, то есть я вышел из щенячества и стал недопеском ,Родина снарядила родню на чужбину.
Меня же в Буржуинию по правилам брать было нельзя. Дабы не впитал растленный дух Запада и не оторвался от родимой сиси Родины-мамы.
Для пригляда из деревни был выписан патриарх семейства-прабабушка Олимпиада Степановна 1894 года схода со стапелей. Последнияя ветвь моего генеалогического древа, на которую не вскарабкались сыны Израилевы.
Старуха была железная, держала в страхе всю семью чуть ли не с Столыпинской реформы. Нрава была крутого, здоровья лошадиного, скора на суд и расправу.
Ее образом обычно пугали непослушных зятей и они моментально становились тихие и ласковые, как кастрированные коты.
Посовещавшись, семья решила что это единственное средство против меня. А что? Липа неуков до 60 лет объезжала, томилинская милиция запиралась изнутри при ее приближении, что она зарвавшегося сучонка не обломает. Ха!
Да от ее домогательст в 18 годе комиссарик убег-и поселок остался без Советской власти на полгода.
Однако «напор класс бьет», как говорят лошадники. Поначалу, Олимпиада Степановна таки скрутила мя в бараний рог. С такой масштабной личностью мне сталкиваться не приходилось доселе.
Для начала она решительно отвадила из дому всех девок. Стоило запереться в своей комнате с дамой, как склочная бабка начинала долбить клюкой в дверь и орать «Вы что думаете, я не ПОМНЮ, чем вы там занимаетесь!»
Весь дом заполонили ее подруги, коими она верховодила строго но справедливо. Дом потихоньку превращался в богадельню. Старухи роились днем и ночью, приставали непрерывно с расспросами, советовали учиться хорошо, слушаться бабушку и не пить водку. Делились опытом и диагнозами.
Я позиционно огрызался, но проигрывал войну напрочь.
Например один раз бабаня с утра ходила с жалобами на головную боль. Надо заметить, что у Олимпиада была смертельно больным человеком лет с 50.
За время этого страшного недуга она проводила в последний путь 8 своих участковых терапевтов и подруг-старух без счета. На похороны бегала радостно возбужденная-для нее это носило характер спортивного состязания. Каждые поминки-еще одна одержанная победа. При этом лет в 85 она при мне пожала 80 килограммовую штангу, что я приволок домой. Дотянула Липа почти до ста лет и до последних дней сохраняла бодрость духа и склочность нрава.
При этом она исправно принимала горы таблеток от всего. Каждый день у нее болело что то новое.
Так вот в тот день эстафету болезности приняла голова. Я принес анальгину.Липа выпила колеса и затянула обычную непатриотичную песнь, изрыгая хулу на отечественную фармацевтическую промышленность. «Таблетки говно-ни от чего не помогают, вот раньше…»
Я согласился:
-Да, лучшее средство от головной боли, это гильотина!
-Чаво?
-Что чаво?
-Как ты назвал?
-Гильотина.
-И что, помогает?
-Еще как! Один раз-и как отрезало! На всю жизнь!
-Импортное, небось?
-Да уж не наше, французское.
На следующий день Олимпиада чуть не прибила плоть от плоти своей.
Оказывается, она поперлась в аптеку и потребовала там гильотину от головной боли. Провизорша, подыхая от хохота пыталась объяснить что это не по адресу. Как же! Бабка устроила дикий гвалт, уличая их в коррупции и бесчеловечности:
-Что? Своим продали, да?! А бабушка старая, ходи, мучайся! Не стыдно?
Ну и так далее…
Однако делать что то было надо. Я уже пропах домом престарелых, эти мафусаилы и мафусаилши снились мне даже по ночам. Единственным временем, когда они не роились в доме -был обязательный разбег по домам для просмотра мексиканского сериала «Богатые тоже плачут» Потом они собирались вновь и до хрипоты обсуждали увиденное и услышанное. Персонажам сериала кости премывались как близким родственникам-долго, тщательно с удовольствием. На этом и созрел мой дьявольский план разгона этой вороньей слободки.
Немного предыстории.
Импортные родители передали с оказией отечественному отпрыску немыслимую по тем временам роскошь-телевизор с дистанционным управлением и видеомагнитофон(оба HITACHI) Видак тогда встречался в советских квартирах чуть чаще чем синхрофазатрон. Многие даже сомневались его существовании.
Бабка, к примеру, просто отказалась в него верить. Не может быть и все тут.
Я быстро напряг какие то полукриминальные связи и устроил обмен кассетами VHS (тогда их не покупали, а меняли) Как то мне притащили засаленную и подозрительно пахнущую концентрированной страстью кассету с невиданной доселе порнухой.
В полной прострации я обнаружил, что одна из трясущихся в экране жоп принадлежит главной героине сериала-Веронике Кастро.
Думал я недолго. За 5 минут до обязательного просмотра бабкой слез богатых, я запустил похабство и хищно замер за дверью с дисташкой в руках.
Бла бла бла…заставка…титры…первые диалоги…оп! Поехали!
В комнате раздался деревянный стук-то вставная челюсть запрыгала по паркету. Я подвывал под дверью. По окончанию просмотра на бабку было приятно смотреть. Она производила впечатление человека внезапно достигшего просветления. Челюсть ее ходила ходуном, глаза вращались в разные стороны. Скоро прибыла группа поддержки и
старые клюшки привычно загалдели, обсуждая непростое бытие заморских донов и сеньорит. Бабка переводила дикий взгляд с одной ораторши на другую и, как будто, не слышала их.
-Да она параститутка! -Завизжала Олимпиада Степановна, забрызгав слюнями товарок.
Повисла мертвая тишина.
-Кто? -осторожно поинтересовалась самая смелая.
-Мариана Вильярреаль де Сальватьерра, проблядь дешевая! Ее ж валяли там скопом кому не лень…
Дальше Олимпиада в доступной форме донесла увиденное до благодарных слушателей. Я с удивлением обнаружил, что кроме скромной девушки из благородной семьи она опознала в остальных участниках праздника плоти и других актеров сериала.
-Она ж и с Луисом Альберто и с Леонардо шалашовилась!-орала Липа-и даже попу этому, как его, падлу, а! падре Адриану дала!
Бабки переглянулись.
«-Нашего полку убыло» -читалось в их глазах. Липу попытались успокоить, но она, почуяв фальшивую ласку в голосах, заголосила сильнее. Старухи резво брызнули в дверь.
Я выл под одеялом в соседней комнате.
На этом совет старейшин в нашей хате приказал долго жить. Одна, самая верная приходила как то, делала вид что верит, они сели поглядеть непотребство, Липа приговаривала, вот сейчас мол, вот погоди…но все было чинно-благородно. Пока подруга не отлучилась в туалет. Липа торжествующе заорала, выбила дверь, стащила соседку с унитаза, поволокла к телевизору…и замерла…На экране опять тянулась привычная тягомотина. Соседка, как была, семеня ногами в спущенном белье ломанулась из дому.
Со временем мы с бабкой смирились с существованием друг друга. Она признала во мне равного и благоволила. Когда ж я приволок ей кресло-качалку, Липа произвела меня в любимчики и никому не позволяла хаять правнука в своем присутствии…
Более того-часто вступалась.
Захожу как то домой-слышу,как одна из моих пассий Past Continuous бьет челом Мафусаилше. Мол-кака я синяя, поматросил и бросил,то да се.
Липа(покачиваясь в кресле с чашкой кофе-сквозь дымный выдох беломорины)
-Не пойму я тя,Катька! Никак не пойму! Ну чаво ты печалисси? Чаво кобылисси? Девка ты молодая-дырку тебе любой провертить!
Я сползаю по стеночке.

Руслан и Людмила.
Воскресным вечером Николай Степанович сидел в любимом кресле с газетой, переполненной украинскими событиями, но мысли помимо его воли устремлялись совсем в другое направление. На кухне жена с тёщей гремели посудою и не давали сосредоточится. К теще, как это нередко бывает, он испытывал откровенную неприязнь: прижимистая, неврастеническая особа, шумливая как бензопила «Дружба». Вместе они были вынуждены жить по банальным житейским обстоятельствам — Николая Степановича угораздило вляпаться в кредит, для приобретения квартиры для любимой дочери Людмилы, а закончилось эта канитель, как говорил мудрый Виктор Степанович Черномырдин: «хотелось — как лучше, а получилось — как всегда». Точнее как планировал ушлый банк, — простодушный клиент заглотнул соблазнительную наживку, после чего, чтобы не лишить семью своей дочери жилья, теща пожертвовала своим домом. С тех пор они с зятем вынуждены стоически терпеть друг друга. Люся, невысокая блондинка за тридцать, с пышными формами и зелеными распутными глазами, долго находилась на краю брачной востребованности. Родители регулярно устраивали семейные разборки, перетирая эту болезненную тему; пытались прибегнуть к услугами свах, но с наступлением интернета, эта некогда популярная специальность окончательно выродилась. Кроме того, дочь категорически возражала против таких способов поиска спутника жизни и горячо утверждала, что от женихов у неё нет отбоя. Её послушать, так она тем только и занималась, что отбивалась от ухажеров. Отказывала им по самым разным причинам, одни были слишком молоды, другие непозволительно красивы, а третьи и вовсе чересчур богаты. С точки зрения её девичьей гордости выйти за таких было бы безнравственно, что окружающие могут подумать.
Прошлым летом на пляже Левбердона она познакомилась с Андрюхой. Кавалер оказался начинающим алкоголиком, но к тому времени Люсино желание выйти замуж было уже нестерпимым. Счастье продлилось недолго; вскоре разведка донесла, что за ним числилась жена, не поддающаяся разводу, и насколько неучтенных детей от разных женщин. Жена сперва грозила прислать бандитов с освободительной миссией, а вскоре нагрянула сама. Она оказалась из разряда тех баб, которые и коня остановят и в горящую избу — как в гости, поэтому не стала ему задавать банальных вопросов, типа: «Я — или она», а просто тихо произнесла: «Пошли домой, борщ стынет». С тех пор ни о каких женихах слуха не было.
Грустные мысли Николая Степановича прервал дверной звонок. Затем раздался звонкий голос дочери:
— Мамочка, познакомься, его зовут Руслан.
Николай Степанович чертыхнулся: «Не могла предварительно позвонить», и принялся лихорадочно одеваться. Надел выходной костюм, непослушными руками кое-как повязал галстук, из загашника в книжном шкафу достал бутылку коньяка, и в таком виде предстал перед очами своей семьи.
Немая сцена. От неожиданности Люся чуть не выронила своего лохматого щенка Русланчика.

Она: Я там оставила все продукты на борщ, ты только свари и поешь, хорошо?
Он: Это все равно, что тебе сказать «Я там оставил все детали от велосипеда, ты только собери и приезжай!»

Давным –давно, когда я был молод и смел, сплавлялся по горным рекам и поднимался на заснеженные вершины, дёрнул меня чёрт поехать с весёлой компанией на знаменитый Грушинский фестиваль. Тогда ещё КСП-шники не разделились на «какздоровцев» и «миломаевцев», а были весёлой общностью шалопаев и пьяниц. Мне возле каждого костра был почёт и уважуха, как представителю человеческой популяции, о которой и пели все барды и менеcтрели, как правило, ни разу не бывавшие в горах.

Мои друзья уехали в Самару за неделю раньше, и вот, ранним утром четверга, я добрался до знаменитой поляны. Мой народ был мрачен и хмур, девки украдкой вытирали слёзы. Начал разбираться и выяснилось, что вчера, мои ленивые друзья-уродцы отправили двух бестолковых девах, Лену В. и Карину М., в город с целью – купить водки, еды и билеты на обратный путь, вручив им при этом все паспорта и деньги… В магазине девушки успели купить два килограмма гречки, а потом обнаружили, что пакет с деньгами и документами разрезан, и всё упёрто подчистую.

Грустные девушки поехали на вокзал, и в это время в трамвай врезался КАМаз, сбив его с рельсов. Потрясённые, но уцелевшие девушки, выскочив из трамвая, вместе со всей толпой внимательно смотрели, как трамвай ставят на колёсики и утаскивают на буксире, и только тогда обнаружили, что единственное, что у них уцелело, т.е. два пакета гречки, уехало вместе с трамваем…

И в такой вот кризисный момент довелось приехать мне. Я задумался над происшедшим и сразу начал помогать людям прийти в себя, — т.е. орать, заставлять наводить порядок на стоянке, заготавливать дрова, окапывать палатки, и мирная жизнь сразу стала налаживаться. Но во время колки дров тяжёлое полено, сорвавшись с топора, описало плавную кривую и брякнуло по башке одной из девушек, Лене В., выключив её из бытия на некоторое время. Приведя её в чувство, я немного задумался.

Наступил следующий день. Дежурные, чтобы уменьшить мои вопли по поводу порядка, приготовили офигительный борщ, ингредиенты которого были, по моему настоянию, нарезаны кубиками строго сантиметр на сантиметр. Одна из дежурных, Лена В., светясь свежим синяком, налила раскалённого борща в жестяную миску — кошатницу, и бегом понесла её своему парню, сидевшему на пеньке, но, споткнувшись, полетела вперёд и вылила раскалённый борщ прямо ему на брезентовые шорты. Юноша зашипел, высоко подпрыгнул, и срывая дымящиеся паром штаны, метнулся к реке. Но это его не спасло. Кожа моментально облезла спереди везде, и как боец, он был уничтожен… А я всё понял!

Отозвав Лену В. в сторонку, я спросил: — Ты часто ломала руку?
— Да как все – ответила Лена В, — четыре раза, а ещё ногу и ключицу, и у меня три раза было сотрясение мозга!
— А ты ничего странного в этом не замечаешь?
— Нет! – и Лена с ужасом посмотрела на меня.
— Понимаешь, ты — магнит для несчастных случаев, вестник беды, и поэтому, бери вот эту палатку, и вали на тот бугор, если ударит молния или упадёт метеорит, то невинные люди не пострадают!
— Но я-то в чём виновата? – Ленка зарыдала.
— Вали-вали, не болтай – в загрубевшей в горных походах моей душе не было места сомнениям и состраданию. Главное было сберечь людей!

В остальные дни происшествий больше не было, и я начал было успокаиваться, удовлетворённый своей мудростью и дальновидностью. Ленка жила одна в палатке, еду ей носили прямо туда, её друг лежал в речке и облезал, в общем, всё было хорошо, но беда стояла за спиной…
Дело в том, что я много лет мечтал посмотреть концерт с воды, с какой-нибудь лодки, привязав её к сцене-гитаре. И это случилось! Мне пригнали вёсельную лодку!
Я составил экипаж, мы вымыли лодку изнутри и снаружи, запаслись выпивкой и закуской, и уже готовились отплывать. И тут кто-то робко прикоснулся к моей руке, я обернулся — это была Ленка В. Синяк у неё почти прошёл, глазищи ярко сверкали, высокая грудь под тельняшкой взволнованно вздымалась!
— Скажи, Паша! Ты лично боишься чего–нибудь? Меня – боишься?
— Нет, лично я ничего не боюсь, — сдуру ляпнул я.
— Возьми меня на лодку матросом, я всё буду делать, закуску резать, наливать, порядок наводить!
Мне давно было жалко Ленку и я согласился…

Ничто не предвещало беды, мы привязали лодку к сцене, слушали концерт, выпивали, закусывали, общались с любимыми бардами. Вечер удался. Ближе к полуночи, мы, утомлённые водкой и таким близким для нас искусством, нечаянно позасыпали на жёстком пластиковом днище…
— Выступают Валерий и Вадим Мищуки! – услышал я сквозь сон голос ведущего. Открыл глаза и начал расталкивать дрыхнущий экипаж, требуя прибраться, навести порядок, налить и слушать прекрасное. Экипаж ворочался среди пустых бутылок, стаканов, кусков хлеба и консервных банок. Ленка прибиралась на днище лодки.
— Ой! Что это за колечко такое! – проговорила она и выпрямилась, держа в пальцах пробку от дна лодки, которую мы, готовясь к походу, так и не смогли вывернуть плоскогубцами. Ударившая снизу струя выбила пробку из её руки, и она исчезла в чёрной ночной воде. Борьба за живучесть корабля ни к чему не привела, судно погружалось, быстро набирая воду. В свете прожекторов, под песню Мищуков, под ржание ста тысяч зрителей, корабль утонул, оставив на воде головы экипажа и пустые бутылки. Концерт прервался. Вадик Мищук, с трудом сдерживая смех, спросил у меня: — Пашка, ты жив?
Я пыхтел, вытаскивая за ремень бултыхающую ногами Ленку на край гитары.
— Пусть бы меня метеоритом убило, — плача проговорила она.
А я промолчал. Я был с ней полностью согласен…

По материалам www.vysokovskiy.ru

Легче всего знакомства происходят в железнодорожных поездах дальнего следования. Вот и в скором Одесса-Москва, идущем по маршруту двадцать восемь часов, мимолётные знакомства были просто неизбежны. Ну, если вы не из мизантропов, презирающих весь род людской.
Валентин Сергеевич Снежко, высокий, слегка уже располневший, мужчина сорока пяти лет мизантропом не был, и до сих пор ещё не утратил полностью детскую любовь к поездкам и дорожным знакомствам.
Билет он заказывал заранее, место попросил, как всегда, нижнее, так как на нём было во всех отношениях удобнее. И даже, если приходилось ему свою полку какой-нибудь старушке уступать, в чём он никогда не отказывал, он всё равно, как бы сохранял своё право сидеть на ней днём. Не лежать же камнем наверху сутки!
В купе уже раскладывала свои вещи молодая женщина, девочка лет семи сидела как раз на месте Валентина. Четвёртого пассажира в купе ещё не было, и Снежко очень надеялся, что и не будет.
— Здравствуйте, я ваш попутчик, у меня седьмое место. Вы не спешите, устраивайтесь, я пока в коридоре постою, не буду вам мешать.
Через несколько минут женщина выглянула из купе. Снежко приподнял свою полку, уложил под неё чемодан, уселся напротив соседки и осмотрел её более внимательно. «Симпатичная», — подумал он, — «лет тридцать на вид».
Густые чёрные волосы с не очевидным пробором посредине, едва достигали плечей попутчицы. Правильные черты лица, красивой формы карие глаза, небольшой прямой нос, полные губы. Светлая кофточка с короткими рукавами и тонкой материи брюки. Загорелая. И без обручального кольца.
— Вы не в Москву, случайно? — спросил Валентин.
— В Москву, — ответила женщина, — и не случайно, возвращаемся домой.
— Отдыхали у моря?
— Да, мы каждый год здесь бываем, я Одессу люблю, и у меня здесь подруга, которая нас с удовольствием принимает. Меня зовут Ольга Николаевна, а это Оксана.
— И вы, конечно, учительница, раз в столь юном возрасте по имени-отчеству представляетесь.
— Нет, не угадали, — улыбнулась Ольга Николаевна, — а вас как зовут? Вы тоже в столицу?
— Валентин Сергеевич, приятно познакомиться. Да, я в Москву, по делам. Кто же туда в августе без дела из Одессы поедет?
Вагон вздрогнул, и поезд тронулся, постепенно набирая ход. Через несколько минут в купе зашёл проводник для проверки билетов, и с ним подросток лет пятнадцати с большим рюкзаком за плечами. Ещё один попутчик.

В Одессе Ольга с дочерью бывали, действительно, каждое лето. Работающая мама, она шла на всевозможные ухищрения, чтобы продлить отпуск, и летние каникулы для дочери, и самой отдохнуть от мужа, неизбежные встречи с которым становились всё более невыносимыми.
Ольга Николаевна до недавнего времени была женщиной благополучной, и даже счастливой. Замуж она вышла рано, за своего сокурсника, красивого статного парня «из хорошей семьи», ставшего к тому времени комсоргом курса.
Учились они вместе во Львовском медицинском институте на фармацевтическом факультете, поженились на четвёртом курсе, и жили с тех пор с родителями мужа в огромной квартире секретаря горкома. А перед распределением Василия пригласили в кабинет декана, где он познакомился с человеком из органов, который сделал ему предложение, которое ему польстило.
Спустя семь лет семья офицера госбезопасности Сашина перебралась в Москву, где их уже ждала двухкомнатная квартира. Василий, очевидно, делал неплохую карьеру. И жили они тогда ещё весело и дружно, но с каждым следующим годом муж всё больше порабощал Ольгу. Жить с ним становилось всё более . душно. Последнее время она ощущала себя собачкой на коротком поводке в жёстком ошейнике, и лучше всего чувствовала себя на работе.
Теперь же жизнь повернулась к ней ещё более неприглядной стороной. Неожиданно серьёзно заболела дочь, а Василий после двенадцати лет семейной жизни, загулял. Совершенно случайно она поймала его «на горячем» в их общей постели, когда вернулась домой неожиданно и нежданно.
Припёртый к стенке, супруг тут же признался в том, чему Ольга и сама оказалось невольной свидетельницей. «Забыть? Простить»? — Так вопрос даже не стоял, потому что любовница Василия открытию их тайной связи обрадовалась, и сразу же дала понять, как далеко зашли у них отношения.
С тех пор совместная жизнь супругов прекратила своё существование. Жаркая любовь между ними окончилась давно, но предательства такого Ольга никак не ожидала. Она по характеру была натурой страстной и цельной, измену переживала тяжело.
Она могла бы понять и простить временное увлечение, физическую измену, произойди она где-то вдали, в отъезде, но приводить любовницу в свитое ею семейное гнёздышко — такой наглости, такого цинизма она простить не могла.
И подала бы на развод, если бы не муж, которому неприятности в семье могли аукнуться на службе. Он забрал необходимый минимум своих вещей, и исчез, но разрыв их на работе не афишировал.
С тех пор прошло полтора года, в течение которых они формально продолжали быть мужем и женой, Василий всё собирался купить себе квартиру, а пока собирал на неё деньги. Ситуация раздражала Ольгу чрезвычайно, но дома Василий почти не бывал, и не ночевал, так что приходилось мириться.
Здоровье Оксанки уже поправилось, но следить за ним требовалось постоянно. Нужные ей лекарства, понятное дело, для фармаколога проблемой не были, а на юг, как советовали врачи, она с дочерью и так ездила ежегодно.

Проехали Раздельную, попутчики получили и постелили постельное бельё, взрослые прилегли отдохнуть с книгами в руках, Оксана со сверстницей играла в соседнем купе, а «турист» и вообще в другой вагон ушёл надолго к друзьям.
— Ольга Николаевна, так почему вы так официально себя называете? — Валентин отложил в сторону книгу, — Вы же не воспитательницей в детском саду работаете? Или, может быть, директором?
Ольга засмеялась, и тоже оторвалась от подушки, — Нет, опять не угадали. Но на работе меня и вправду все по имени-отчеству называют, я и привыкла. А вы Ольгой зовите, конечно. Сама не знаю, что на меня нашло.
— С удовольствием. Мне нравится ваше имя. Чисто русское, и с большой историей. И красивое, к тому же, уменьшительных у него сколько! А меня вот отец хотел назвать в честь Феликса Эдмундовича. И как бы меня в детстве звали? Фелька, Феленька, Фелик?Фелик-велик! Я рад, что мать решила назвать меня по-своему. Валентин — имя спокойное, нейтральное.
— А вы сами, простите за любопытство, чем по жизни занимаетесь? Вы же одессит? Моряк, наверное?
— Да, я потомственный одессит, а по специальности — лингвист, Иняз заканчивал. Работаю сейчас преподавателем. Но, как вы знаете, — Валентин сделал вид, что берёт аккорд на гитаре, и пропел, — «Здесь все девчонки чуточку морячки, а парни все немного капитаны». Так и у меня вся жизнь связана с флотом. После школы пошёл в мореходную школу на Таможенной площади и через год уже ходил матросом за границу.
— И что, неужели не понравилось?
— Одним словом трудно сказать. Не очень. Я ведь в торговый флот попал, матросом второго класса. Работа грязная, тяжёлая, не престижная. Может быть, перетерпеть надо было, на штурмана выучиться, но я решил по-другому.
— Это как же?
— У меня ещё со школы способности к языкам обнаруживались, но я тогда об этом не думал, а матери тоже не до того было. Шестидесятые годы, тогда инженеры были в почёте. А в Одессе — моряки. И продолжая работать матросом, я поступил в университет, сначала заочно, а через два года перевёлся на стационар. Вторым языком я сознательно выбрал немецкий, потому что знал, немецких туристов везде больше всего.
— И ни разу не пожалели, что море бросили?
— А я навсегда и не бросал. После университета я восстановился в пароходстве в должности матроса, но благодаря знанию двух языков сразу попал под большое подозрение Белого дома. У нас ведь знание языков приветствовалось только в определённых пределах. Хотя к окладу полагалась десятипроцентная надбавка за знание каждого языка. А за знание редких языков — даже по двадцать платили. Только это в том случае, если тебе визу не прикроют за твою борзость.
Как меня вербовали, как должностью официанта соблазняли, об этом долго можно рассказывать. А если в двух словах, то остался я матросом, только на пассажирских судах стал работать, диплом мой мне всё же помог. Потом гидом поработал с иностранными туристами, а позже даже пассажирским помощником был на «Феликсе Дзержинском». Даже сейчас на практику с курсантами хожу, я ведь в мореходке работаю. Но что мы всё обо мне? Сами-то вы чем занимаетесь, Ольга Николаевна? Вы меня заинтриговали своей таинственностью.
— Ничего загадочного в моей работе нет, — улыбнулась Ольга, — я просто аптекарь, провизор. Заканчивала фармацевтический факультет медина во Львове. Мало-помалу доросла до должности директора аптеки. Мне в школе языки, наоборот, не давались, а вот химию я любила. Родители у меня медики, и я всегда понимала ценность и благородство их профессии, но сама по их стопам идти не захотела. Фармацевтика — это и к медицине близко, и к любимой моей химии. Мне моя работа нравится.
— Я вот никогда не мог понять разницу между провизором и фармацевтом. Это, вообще, не одно и то же?
— Если попросту, то фармацевт — это продавец лекарств, обычно -со средним специальным образованием. Провизор же — это скорее врач, чем продавец. У него и образование высшее, и возможность занимать руководящие должности. Но это у нас так. А в Европе всё с точностью до наоборот. Там как раз фармацевт является начальником провизора, имеет высокую квалификацию и магистерскую степень. Так что вы, Валентин Сергеевич, правы.
— В чём прав? — удивился он.
— Да в том, что не делаете между ними разницы. И те, и другие делают общее дело. Как вот механики ваши и мотористы. Это и всё, что вам об этом нужно знать.
— Ну что, отдохнём от разговоров? Или может быть в ресторан сходим? Он как раз в соседнем вагоне. У меня с собой еды нет.
— Зато у нас есть, на троих вполне хватит, а завтра уже в ресторан пойдёте. Подруга нас в дорогу хорошо снарядила. А вы что, не женаты, наверное?
— Да. То есть нет, не женат. Но домашнюю одесскую кухню я люблю, и с удовольствием компанию вам составлю. А пока в тамбур покурить выйду и бутылку вина куплю. Вы какое предпочитаете?
— Сухое. Можно Каберне. Или Саперави грузинское. Вы сами-то какое любите?
— Хорошее. Красные сухие, белые для меня слишком кислые. Так что наши вкусы совпадают.

Валентин и в самом деле был не женат, но опыт семейной жизни у него имелся, хоть и был он исключительно отрицательным. Винил он в этом самого себя, хотя на самом деле, главной разрушительницей его семейной жизни была его мать, с которой он жил до сих пор. Мама была типичной старой одесситкой, любившей совать свой нос, куда надо и куда не надо, и при этом вслух комментировала и критиковала всё, что видела и слышала.
Жёны его, что первая, что вторая, не были непогрешимы, они имели свои достоинства и недостатки. Как все люди. Но мама этого не понимала. Ведь её Валечка самый умный, самый красивый, самый достойный. Ну, кто это выдержит? Нормальная женщина не сможет. Только святая. А святые ему не попадались.
Отца Валентин не помнил. Родители разошлсь вскоре после его рождения. Замуж мать больше не выходила, и ни сестёр, ни братьев у него не было. Жили они всю жизнь в большой коммунальной квартире на Короленко угол Торговой, в хорошем четырёхэтажном доме, уезжать из которого «на выселки» мать решительно отказывалась. Со временем часть жильцов эмигрировала, и уже давно у него появилась своя, не смежная с мамой, комната. Оставшиеся соседи им не мешали, даже наоборот. Без них маме было бы скучно.
Валентин же характером удался, видимо, в отца, Он был бесконфликтным, покладистым, и качества эти за недостатки не считал. Горлохватов и крикунов он не любил, но с матерью приходилось мириться, матерей мы себе не выбираем.
С первой женой Валентин познакомился, когда учился в университете. Женщиной Наташа была яркой, эффектной и взбалмошной, она не то, что с Валиной мамой, она и со своей-то не ужилась, потому и вышла за него. Естественно, что двум женщинам одинакового склада характера места в квартире не хватило, и младшей пришлось уйти. Тем более, что большой любви к мужу Натка не испытывала. Так, очередной каприз.
Во второй раз Валентин женился на своей подчинённой, барменше. И хотя жили они, в основном, на судне, испытания временем брак не выдержал. Слишком разными оказались интересы супругов, да и темпераменты тоже. Детей они заводить не спешили, поэтому разошлись полюбовно. С тех пор прошло уже пять лет, а после сорока мужчины становятся чрезмерно осмотрительными. Так случилось и с Валентином.
Теперь он работал старшим преподавателем в морском училище, публиковал научные работы, писал диссертацию, а для «поддержки штанов» месяц-полтора в году возглавлял небольшие группы курсантов-практикантов. На жизнь хватало, а квартира ему была не нужна, мать он всё равно бросить не мог, ей уже было под семьдесят.
Конечно, как всякий нормальный человек, он не ставил на себе крест. То, что у него не получилась совместная жизнь с двумя разными женщинами, ещё не означало, что он не встретит свою половинку в будущем. Более того, он, можно сказать, постоянно был в пассивном поиске. И избранница его должна была быть ему духовно близкой, в первую очередь. В сорок пять лет он уже это хорошо понимал.
На кафедре английского языка на него засматривалась одна аспирантка, которая была совершенно не в его вкусе. Друзья, бывало, приглашали его в гости с целью знакомства с «хорошей женщиной», но ни одна из претенденток ему не понравилась, а встречаться, чтобы встречаться, он не хотел, не мальчик уже.
А вот эта попутчица. Она была красива, что тоже важно, но кроме того, она чем-то волновала его. «Бутылка вина здесь будет очень кстати», — подумал он, и направился в вагон-ресторан.

Дверь в купе была приоткрыта, стол уже заставлен снедью, а Ольга кормила свою дочь, которая, по всему видно, на аппетит не жаловалась.
— Приятного аппетита, Оксана, — сказал Валентин, ставя ближе к окну бутылку Каберне и два бокала. Бокалы он легко выпросил у буфетчицы вагона-ресторана, заплатив за них, как за разбитые. Купленный там же шоколад он незаметно положил на верхнюю полку.
— Спасибо, — вежливо ответила девочка, ловко управляясь с хорошо зажаренной куриной ножкой.
Валентин сел напротив мамы с дочкой и залюбовался. Ему нравилась и пара, сидящая напротив, и то, что стояло на столе. Преобладали овощные блюда: «синенькие», нарезанные ломтиками, обмазанные майонезом и посыпанные укропом, жаренные в масле небольшие болгарские перцы, бурые помидоры «микадо», разрезанные ломтиками на оьмушки.
Радовали знатока одесской кулинарии и биточки из мелкой тюлечки, и обжаренные ломтики кабачков, и ломтики мягчайшей, судя по внешнему виду, коровьей брынзы.
— Браво, женщины, слюна у меня уже капает. Бутылка откупорена, так что, с вашего разрешения, я наполню бокалы, — сказал он и наполнил их на четверть. Спешить было некуда.
— Давайте выпьем за любимую нами Одессу, и за заботливость незнакомой мне одесситки, которая не посрамила этого звания! Чтобы у неё ручки не болели!
— Поддерживаю, — подняла бокал Ольга, — Ева моя лучшая подруга, и вы правы, она самая настоящая одесситка в лучшем смысле этого слова.
— М-м-м! Биточки приготовлены с любовью. Одно из моих любимых блюд. Простенько, непритязательно, но обалденно вкусно! За уши не оттянешь от такого лакомства. Оксаночка, попробуй!
— Я пробовала, спасибо.
— Оксана моя больше по курочке. И особенно пульки ей нравятся.
— Я в детстве тоже куриные ножки грудке предпочитал. А когда узнал, что за границей можно отдельно ножки покупать, даже не поверил сразу такому счастью. А вы, Оля, любите готовить?
Ольга сделала паузу, как бы прислушиваясь к себе. — Знаете, не очень. Я готовлю самые простые блюда дома. Украинский борщ, котлеты, беф-строганов, говяжью печень люблю. Для изысков у меня нет ни времени, ни необходимости. Вечера предпочитаю не у плиты проводить.
— У вас есть какое-то любимое занятие? Хобби? Новые лекарства изобретаете? Или просто читаете?
Ольга засмеялась. — Из своего дома лабораторию делать? Боже сохрани! Химии мне и на работе хватает. Нет-нет, просто занимаюсь обычной работой обычной мамы. Уроки вместе с дочкой делаю. Что-то всегда зашить надо, пришить, погладить, постирать. Мужчинам в этом отношении проще, а за женщину никто ведь посуду не вымоет, в магазин не сходит. Так что чтение — это только полчаса перед сном, пока книжка из рук не выскользнет.
— А родители ваши живы? С дочерью не помогают?
— Родители у меня во Львове живут, далеко. Туда мы тоже часто ездим, иногда Оксанку туда на каникулы отправляю. Но реальной такой, регулярной помощи они мне не могут оказать, потому что сами ещё работают. Вот когда на пенсию выйдут.
— Мама, я уже «намакаронилась». Можно мне в коридор выйти? — попросилась Оксанка.
— Иди. Может быть тебе чая заказать?
— Не нужно, я сок попила. Немножко возле окна постою, а потом спать наверху лягу.
Девочка вышла, а Валентин пополнил бокалы.
— Ну что, за знакомство?
— За знакомство!
Они выпили по паре глотков, и Ольга сказала:
— Валентин, а можно о личном вас спросить? Если не хотите, не отвечайте.
— Спрашивайте. У меня секретов нет, я давно в разводе. Всё давно переболело, да не слишком и болело, если честно.
— Ну хорошо, если это всё случилось так давно, то вас, наверное, постоянно сватают? В нашем кругу так и происходит. Не успеет мужчина расстаться с одной женой, как ему уже другую сватают.
— Так что вы, конкретно, хотите спросить? Или тоже мне свою подругу сосватать? Готовит она хорошо, так что один жирный плюс в такой пропозиции я уже вижу. И квартира у неё есть, раз постоянно гостей принимает. Второй плюс. Осталось только поинтересоваться, какая она на вид и нет ли у неё мужа УЖЕ.
— Как все одесситы, вы умеете пошутить, мне это нравится.
— Понимаете, Оля, вопросы интимного характера имеет смысл задавать только при определённых условиях.
— И каких же?
— Во-первых, вопросы должны задаваться обоюдно. Вы согласны?
— Ну, допустим.
— Никаких допустим. Второе — ответы должны быть максимально честными. Если вопрос вам категорически не нравится, и честно на него вы отвечать не хотите, тогда вы просто отказываетесь от ответа. Но отказаться можно только три раза.Согласны?
Ольга задумалась. — Любые вопросы будут? А если совсем бестактные, чересчур уже интимные?
— Такие вопросы по правилам игры запрещены.
— А что, есть такая игра? Как она называется?
— Называется она по-разному. Мы назовём её. «Игра в правду». И если вы не хотите отвечать на вопрос, или просто передышку хотите, вы говорите «Действие».
— Это как? Поясните на примере.
— Поймёте в ходе игры. Ну что, играем?
Ольга махнула рукой. — Играем! Только вина ещё налейте и спрашивайте.
Валентин освежил бокалы.
— Ну, для начала. Помните: отвечаете правдиво. Если не можете, или не хотите, можете заменить ответ действием.
— Каким таким «действием»?
— Какое я выберу. Пари когда-нибудь заключали на желание? Американку?
— Поняла. Спрашивайте!
— Как часто вы говорите неправду?
— Очень редко.
— Вас можно назвать влюбчивой?
— Не знаю. Хорошо. Можно!
— Третий вопрос. Вы делитесь с подругами интимными секретами?
— Только с Евой. В Москве — ни с кем. А что это вы меня пытаете, как в гитлеровском плену? Я тоже хочу вопросы задавать!
— Задавайте. Будем по три вопроса каждый задавать.
— Ладно. Сколько. Нет, не так. Вы сейчас находитесь в интимных отношениях с кем-нибудь?
— Нет.
— А почему?
— Ни по чему. Откуда я знаю почему?
— Это не ответ.
— Но это и не вопрос. Конкретный ответ можно дать только на конкретный вопрос. Ладно, будем считать выстрел холостым. Вторая попытка.
— У вас есть семья? Родители, дети? Это можно считать одним вопросом?
— Ладно уж. Детей нет и не было. Живу с мамой, которой скоро семьдесят. Отца давно нет. Удовлетворены? Третий вопрос.
— Третий. А почему не было детей? Не любите или не способны по медицинским показателям?
— Больше не наливаю. Ну, так и быть. Отвечу даже подробней, чем вы рассчитывали. Детей люблю. Но в браке, хоть и был в нём дважды, детей заводить не хотел. Неподходящие жёны для этого были. Не умею выбирать. Перерыв? Могу ещё вина принести, если обещаете вести себя прилично.
— Нет, рано ещё. Я только во вкус вошла. Ваша очередь, стреляйте!
— Вы в школе каким видом спорта занимались?
— Спортивной гимнастикой. У меня и разряд есть.
— Назовите пять книг, которые бы вы взяли с собой на необитаемый остров.
— «Три товарища» Ремарка. «Маленькая хозяйка большого дома» Джека Лондона. «Два капитана» Каверина. «Похитители бриллиантов» Луи Буссенара. И Библию.
— Вы так религиозны?
— Это третий вопрос?
— Пусть будет третий вопрос.
— Я атеистка.
— А зачем тогда библия?
— А это уже четвёртый вопрос! Теперь моя очередь.
— Что с вами сделаешь? Задавайте.
— Для вас принципиально быть главой семьи?
— Абсолютно нет.
— Вы ревнивый человек? Ревновали своих жён?
— Умеренно ревнив, наверное. По крайней мере, ревностью их не терзал, и сам от ревности в подушку не плакал.
— Как вы относитесь к супружеским изменам?
— Плохо отношусь.
— То есть жёнам своим вы не изменяли?
— А это уже четвёртый вопрос! Теперь моя очередь.
— Не надо меня цитировать! Не хотите, не отвечайте.
— Ну, хорошо. Нет, не изменял.
— Что, вообще?
— А это уже пятый вопрос. Да, вообще. А зачем? Готовьтесь,Ольга! Какую музыку вы любите?
— Классическую. И оперетты тоже люблю. А ещё бардовские песни люблю. Высоцкого люблю.
— Наш человек. Какие настольные игры предпочитаете? Шашки, шахматы, карты, возможно?
— Шахматы. Я часто в детстве с отцом играла.
— А у вас братья-сёстры есть?
— Младший брат есть. Ему сейчас тридцать. Моя очередь!
— Покурить-то отпустите!
— Назовите свои вредный привычки!
— Курение, преферанс.
— А водку пьёте?
— В хорошей компании и под соответствующую закуску — это не вредная привычка.
— Вы способны изменить жене?
— Оля, я же сказал, что не женат, жёнам не изменял, и не вижу в изменах никакого смысла. Однако и клясться на кресте тоже не буду, я ведь живой человек!
— Расскажите о каком-нибудь поступке, которого вы стыдитесь.
— Как-то между домами мужчина женщину «учил». Хотел вмешаться, но передумал. Было похоже на семейные разборки. Но вспоминалось долго. Как-то не по мужски получилось.
— Ваша очередь!
— Ваша первая любовь. Когда это было?
— Ну, я же сказала, что влюбчивая была. Так что еще в детском саду. А более серьёзно — в девятом классе уже. Встречались, даже поцеловались пару раз. Потом отца Колиного перевели на Урал, в Челябинск, и любовь угасла.
— А почему вы со своим мужем разошлись?
— Я с ним не разошлась. Я замужем.
— Тогда третий вопрос. Почему вы не носите обручальное кольцо?
— Потому, что для меня это кольцо — символ верности, а я верность мужу хранить больше не хочу.

Это было сказано по-королевски! Такую женщину Валентин мечтал встретить всю жизнь, а встретив, даже растерялся. Это как в старом анекдоте: «Чтобы такую бабу иметь, надо на одни пятёрки учиться». Он опустился на колено, взял в обе руки правую кисть Ольги и почтительно прикоснулся губами.
— Оля, ты сказала это, как отпечатала. Как в скале высекла. Ты меня покорила. Я тебя недостоин.
— Я имела в виду то, что сказала. Только не будем спешкой портить то, что должно быть праздником. Потерпишь?
— Я терпеливый.
— Ну вот и хорошо. Сядь на место.
— Я пойду, покурю. — Валентин встал, и прихватив с собой полотенце, вышел в тамбур. Через несколько минут туда зашла и Ольга.
— Дай сигарету, — попросила она. Он протянул ей раскрытую пачку. Оля неумело вытащила сигарету и потянулась прикурить. Валентин притянул её к себе, обнял за талию, и приник к её губам.
— Расскажи мне всё, — сказал он, с трудом оторвавшись от неё, — Ты давно одна?
— Полтора года.
— Хочешь об этом поговорить?
— Потом. Поцелуй меня ещё.
Несколько минут они стояли, тесно прижавшись друг к другу, потом Ольга открыла дверь в коридор.
— Не задерживайся! Я пойду, Оксанку уложу.
Когда Валентин через десять минут зашёл в купе, Оксана была уже в пижаме и с куклой в руках.
— Наверху будешь спать? — спросил он её. — Упасть не боишься?
— Нет. Мне мама разрешает. Я люблю наверху.
На полке напротив всё ещё одиноко лежал набитый рюкзак, парень за полдня так ни разу и не зашёл в купе. «Тоже, наверное, девушка там, с парнями что сидеть целый день? Ну, когда придёт, тогда придёт. Постелить, что ли ему матрас, чтобы он по мне ночью не топтался»?
Оля укрыла Оксану простынёй, положила в ногах на всякий случай одеяло, и притушила верхний свет, сделав его в полнакала.
— Чай будем пить, или убирать со стола?
— Я выпью. Сейчас принесу. И пожую что-нибудь лёгкое.
Позже они долго сидели на Олиной постели, обнявшись и откинувшись на подушки за спинами, и она в полголоса рассказывала ему о своих несчастьях последнего времени. Валентин не перебивал, пусть выговорится.
— Я понял так, что у вас с мужем давно никакой совместной жизни нет, так?
— Конечно, нет. Только он и уходить полностью не уходит. Почти каждый день дома бывает. А что сделаешь? Квартиру Ему выделили, и к Оксанке он нормально относится, алименты платит, только не официально. Всё партия его, да служба. У них с аморалкой строго до сих пор. И отца он боится, он у него крут, и пока ничего не знает.
— Ладно, чёрт с ним, всё равно ничего сейчас не придумаем. Расскажи лучше про Львов, про свою семью.
— Я разве не говорила ещё? Родители у меня оба врачи. Папа хирург, а мама — окулист. Она несколько раз стажировалась в клинике Филатова, так что любовь к Одессе у меня наследственная..
— У тебя, наверное, с мамой отношения ближе?
— С обоими хорошие. И оба жалеют, что я, волею судеб, оказалась москвичкой. У них, между прочим, квартира большая, и мне с Оксанкой место нашлось бы. Но я пока ничего им не рассказывала, стыдно. Понимаешь, почему?
— Понимаю. На самом деле ты жертва, а чувствуешь себя всё равно виноватой. Правильно?
— Странно, Валя. Мы же с тобой утром ещё не были даже знакомы, но с тобой мне очень легко, ты меня понимаешь. Почти, как Евка. Спасибо тебе. Знаешь, у меня на сердце до сих пор ледяная корка.
Валентин потянулся к её груди. — Я растоплю?

Наутро Валентин проснулся первым, умылся, выпил в коридоре чаю, покурил, а купе спало. И парень, который появился ближе к полуночи, и Ольга, и Оксана. Он, никого не тревожа, лёг на свою полку снова, долго лежал на спине, вспоминая прошедший день, Олины вечерние откровения, и незаметно для себя уснул. Проснулся в половине десятого, когда поезд замедлил ход. Ольга сидела у окна и смотрела на перрон. Оксанка лежала на животе и тоже что-то рассматривала в окне.
— Это что за остановка, Бологое, иль Поповка?
— А с платформы говорят, — моментально ответила Оксана, — это город Ленинград.
— Это что ещё за шутки? Еду я вторые сутки!
— А приехали назад. В тот же город Ленинград, — девочка радостно захлопала в ладошки.

В Сухиничах Валентин спустился на перрон, обошёл всех бабок, перепробовал все грибы, выбрал повкуснее. Взял и литровую банку с горячей варёной картошкой. Оля выложила на стол остатки вчерашнего пиршества, сели завтракать.
До Москвы оставалось четыре часа.
— Валь, а ты в Москву зачем, вообще, едешь? Надолго?
— На неделю собирался, но обратный билет не брал. У меня дела в издательстве, проталкиваю свою брошюрку.
— Что за брошюрка?
— Небольшой русско-английский разговорник для работников ресторанов. Она должна хорошо продаваться, я думаю, спрос будет. Только пока никак с тиражом не определимся, и редактор мне палки в колёса вставляет всё время. Но ничего, прорвёмся.
— А где собирался остановиться?
— У меня есть друзья в разных концах города, у которых я по очереди останавливаюсь. Но я пока не определился. Ты сама-то в каком районе живёшь?
— На Краснопресненской, возле зоопарка.
— Тогда я вас завезу, запомню адрес, и поеду к бывшим одесситам на Герцена, это друзья матери, до них совсем недалеко, будет нам легче встречаться. Я у них часто бываю, очень интересные люди из театральной среды. А с вами мы обязательно в зоопарк сходим, раз так. Оксана, ты любишь в зоопарк ходить?
— Очень. Мы часто с мамой ходим. И всем классом однажды ходили. Мне слоны больше всего нравятся. А вам кто?
Валентин задумался. — Мне парнокопытные нравятся. Лоси, олени, антилопы. И зебры тоже. Они, как матросы, в тельняшках ходят. У нас в Одессе я в зоопарк не хожу, там зверям тесно, и мне их жалко. Зато я был в других странах в зоопарках. В Индонезии был, в Новой Зеландии, в Веллингтоне. В Сингапуре один из лучших в мире зоопарков считается. Так что, сходим вместе?
— Как мама скажет. Я всегда готова. И там еще на пони можно покататься.
— Значит, покатаешься. И на пони, и на настоящей лошади.
Оставшееся до Москвы время «в правду» уже не играли. Валентин рисовал для девочки по её заказу различных зверей, она тоже похвасталась тем, что умела рисовать, и с неохотой оторвалась от бумаги, когда её позвали из соседнего купе.
— Иди-иди, — разрешила Ольга, — с дядей Валей в Москве увидитесь.
— Хорошая девочка, — похвалил Оксану Валентин, — послушная, и сообразительная. И кушает сама, не капризничает. Молодец!
— У тебя, наверное, никакого опыта общения с малышами нет? — спросила Оля.
— Ну, почему? Как раз наоборот. Во время работы пассажирским помощником они были одним из предметов моего неусыпного внимания. Не все же такие тихие, как Оксана.
— А в детстве ты чем увлекался?
— В детстве? Знаешь, в нашей школе мы все увлекались театром. Нам повезло с молодой учительницей, которая нас вдохновила. Организовали театральный кружок, ставили спектакли. Моя мама, кстати, тоже принимала участие. Она по жизни костюмер, в Украинском театре работала. А москвичка, у которой я ночевать собираюсь, бывшая драматическая актриса, и после окончания карьеры, стала шляпницей. Вот они с мамой на этой почве сошлись и до сих пор дружат, хотя теперь в разных городах живут.
— А почему они уехали в Москву?
— Да тоже из-за театра. В столице возможностей больше. Дядя Боря, муж Розы Львовны, был как раз директором Украинского театра, и сейчас ещё возглавляет разные небольшие театральные коллективы. Антрепренёр. У них вечно полный дом актёров толчётся. Квартирка маленькая, зато в центре. Я тебя им представлю. Тебе понравится. Атмосфера там необыкновенная. А ты сама-то театр любишь? Вчера я тебя не спросил.
— Конечно, люблю. И драматический, и оперу, и оперетту. Я всеядная. Но хожу редко. Мужу всегда некогда было, а сейчас не с кем.
— Мне дядя Боря всегда советовал, куда сходить, и контрамарки иногда давал. Не в самые популярные театры, правда, но в Москве много хороших. А тебе есть, с кем Оксанку оставить вечером?
— Я с соседкой в хороших отношениях, у нее тоже девочка, думаю, не откажет.
— Тогда позволь мне организовать культурную программу. А как ты смотришь на участие во встрече выпускников второй одесской гимназии? Я бы такой спутницей гордился. Сходишь со мной?
— Почему нет? Если это твои друзья, мне они тоже понравятся.
— Ну вот и славно. У меня отпуск до тридцатого, и я не буду спешить домой.
— А кто твои друзья? Женщины тоже придут?
— Кто придёт, этого я не могу знать, у них свои планы есть. Но, в общем, это одна компания, все мы прошли через театральную студию. Хотя актёрами никто не стал, талантов не хватило. Ещё вопросы есть?
— А как всё же это начиналось? Мальчишек обычно в театральный кружок не затянешь, мне кажется. Им бы только мяч гонять.
— Сначала у нас была обыкновенная школа номер девять. На Гаванной, напротив горсада. А потом на её базе решили организовать гимназию и вести в ней обучение на украинском языке. Языка никто не знал, и нас стали водить на спектакли в Украинский театр, он как раз неподалёку, в трёх кварталах. Вот и увлеклись многие. А меня позвали, чтобы я с костюмами помогал, знали, кем мама в театре работает. Но я и сам играл иногда небольшие роли. И мне у них нравилось, потому, что мы были одна банда. Коллектив. Вот познакомлю тебя с ними, сама увидишь.
— И первая любовь у тебе там, наверное, была?
— Всё-то ты знаешь, Оля. Была. Она как раз в Москве живёт, и ты на неё даже похожа. Только моложе и красивее.

На Киевский вокзал Москвы поезд прибыл в 15.30. Люди все вокруг были одеты по осеннему, так что и наши герои тоже достали тёплые вещи. Москва — не Одесса. Валентин помог Ольге вынести сумки, затем вернулся за своим чемоданом. Втроём они вышли через боковой выход перрона и направились к стоянке такси. Очередь на машину была длинной. Не будь у них багажа, поехали бы в метро, недалеко, но с чемоданами выбора не было, приходилось ждать. Наконец, все трое втиснулись в машину, и поехали на Краснопресненскую.
— Валя, надеюсь, ты понимаешь, живи я одна в собственной квартире.
— Да всё я понимаю, Ольга. Не волнуйся так. Телефон я твой записал, а утром позвоню, часов в десять. Ты в это время жди звонка.
Высадив Ольгу, Валентин попросил отвезти его на улицу Герцена, где жили старые друзья его матери, с которыми она до сих пор была на связи, Борис Наумович и Роза Львовна Петренко.
Валентину они обрадовались, тут же усадили его за круглый стол посреди комнаты, за которым читали вслух какую-то пьесу и велели полчаса помолчать. Курить в квартире разрешалось, Роза Львовна сама курила много, вставляя сигареты в длинный мундштук. В каждом углу у неё стояло по пепельнице. Любила она и яркое освещение, поэтому в квартире было много бра, торшеров и настольных ламп, а также красивой посуды и картин на стенах.
Позже, когда посторонние разошлись, Роза Львовна и Борис Наумович окружили гостя вниманием и заботой. Втроём они долго сидели у традиционного самовара, выпили по три чашки чая, слушали рассказ Валентина о жизни в Одессе и вспоминали молодость. Спать легли за полночь, постелив Вале, как всегда, в столовой на диване.
Несмотря на поздний час, не спалось. Вспоминалась Ольга, и Валентин стал отмечать в памяти её черты, припоминая и думая о том, хорошо ли он её запомнил. Грезил наяву, можно сказать.
Рост — чуть ниже среднего. Метр шестьдесят два, примерно. Но на каблуках, конечно, будет смотреться великолепно. Интересно, какова она в платье, в юбке, в миниюбке. Бёдра чуть шире идеальных, а вот очертания ног под брюками не разглядишь. Талия неожиданно тонкая, он это почувствовал в тамбуре, до этого казалась шире. Грудь — идеальная. Третий размер. Не большая, не маленькая. Сдержал себя, а ведь так тянуло поцеловать её хотя бы сквозь майку.
Шейка её тоже выглядела аппетитно. В юности молодые дуралеи постоянно «награждали » своих подруг следами от поцелуев, нимало не думая о том, каково тем приходилось наутро. И некому даже было им мозги прочистить. С годами, конечно, поняли, что никакой доблести в этом нет, как и в пьяных выходках, которыми похвалялись друг перед другом. «Кто не был молод, тот не был глуп».
Украшений на Ольге, практически, не было. Маленькие симпатичные золотые серёжки и такое же, в тон, колечко с камушком. Уши среднего размера, почти прижаты к голове. Мочки ушей. да, определённо, мочки не срощенные. Красивые. Нос — не курносый и не удлинённый, никаких горбинок. Самый красивый прямой нос. Можно даже сказать, носик. А вот губки — губки тоже хороши. В меру пухлые, они так и просились. На этой мысли он, наконец, уснул.

Утренние телевизионные новости всех просто ошарашили. Оказалось, что в стране с шести утра было введено чрезвычайное положение. В отсутствие в Москве президента СССР Михаила Горбачёва, правительством был создан Государственный комитет по чрезвычайному положению, во главе которого стояли вице-президент СССР Геннадий Янаев, премьер-министр СССР Валентин Павлов, министр внутренних дел СССР Борис Пуго, министр обороны СССР Дмитрий Язов и председатель КГБ СССР Владимир Крючков.
Около семи утра по приказу Язова начали движение к Москве вторая мотострелковая Таманская дивизия и четвертая танковая Кантемировская дивизия. Три парашютно-десантных полка также двигались к столице.
С девяти часов у памятника Юрию Долгорукому в Москве начался митинг в поддержку демократии и Ельцина.
Борис Наумович уехал на работу, телевизор продолжал работать, а Валентин стал звонить Ольге. Больше всего он боялся услышать мужской голос. Но нет, на проводе была Ольга.
— Оля, доброе утро! Всё в порядке?
— У нас всё в порядке. А телевизор ты сегодня не включал?
— Без меня включили. Смотрим вот. Не знаю, как и комментировать. Ужасы какие-то, никогда у нас такого не было. А ты что скажешь?
— Скажу, что мне было бы спокойнее, если бы ты был рядом. Может быть, встретимся? Только на Манежную не пойдём, я за Оксанку боюсь. Просто погуляем где-нибудь, по Садовому кольцу, например. Или ты хочешь в издательство сегодня сходить?
— С такими новостями вокруг, меня там точно никто сегодня не ждёт. Давай в одиннадцать возле входа в зоопарк встретимся. Успеете собраться?
— Оксанка рада будет. Но тогда придётся и зайти туда. А я хотела по улицам пройтись.
— Не стоит сегодня нигде шляться, тем более с ребёнком. Вечером всё по телевизору посмотрим. Я буду собираться, целую. — Он повесил трубку и пошёл бриться.
— Роза Львовна, я ухожу! Что там нового по ТВ?
— Сказали, что в десять часов войска расположились в центре Москвы. У Белого дома батальон десантников Тульской дивизии под командованием генерала Лебедя.
И куда ты собрался, скажи, пожалуйста? Оно тебе надо, искать приключений на свою голову в такой день? Что я твоей маме скажу? Сядь в кресло, и сиди-катайся!
— У меня свидание с моей попутчицей и её очаровательной дочкой. Как я выглядываю?
— Живот чересчур солидный, как для твоих лет, а так, ничего. Только накинь что-нибудь на плечи, это тебе не Одесса, чахотку схватишь. И что это за попутчица? Ты не рассказывал вчера. У тебя появились серьёзные намерения?
— Мне кажется, да. Но и ваш острый взгляд тоже не помешает. Вы не пригласите нас на чай?
— Почему же только на чай? У меня и обед будет. Сейчас нажарю битков, сварю пюре, и приходите. Я буду только рада. Пора уже устроить свою семейную жизнь. Твоих бывших я не знала, но Соня говорила, это типичный халоймес. И ты знаешь, я ей верю, твоя мама разбирается в людях.
— Тётя Роза, поверьте, этот персонаж совсем из другой оперы. Даже из другого театра.
— Да? Ну так тогда непременно её приводи. Если девушка мне понравится, Соня тоже будет спокойна. Я таки её вкусы немножко знаю. И прекрати меня называть тётя Роза. Ты знаешь, я этого не выношу.

Вечер после возвращения домой, Ольге пришлось провести в трудах. И это ещё при том, что уезжая, она оставила в квартире полный порядок. Но сейчас нужно было и в магазин за продуктами сбегать, и вещи распаковать, разобрать, и стирку сразу же устроить. Цветы на подоконниках были живы, Ольга оставляла ключи соседке и просила их иногда поливать.
Оксанка с дороги выглядела уставшей, и, накормив её свежесваренной рисовой кашей, Ольга уложила ребёнка. Потом приготовила постель себе, постелила чистое бельё, пощёлкала каналами телевизора, выключила свет и тут же уснула.
Утром же, машинально включив телевизор, она испугалась до полусмерти. У неё даже близких подруг в Москве не было, с которыми можно было обсудить увиденное. Столица, по большому счёту, оставалась для неё чужим городом. Знала она её плохо, работала недалеко от дома, а в последнее время, вообще, замкнулась в себе и после мужа ни с кем близка не была. Звонку Валентина она поэтому обрадовалась, как чему-то стабильному в это, такое, необычное утро.
К зоопарку они подходили с разных сторон одновременно и увидели друг друга издалека. Ольга по случаю прохладной погоды оделась в джинсы и толстой вязки светло-синий джемпер с вырезом на груди.
Валентин, одетый тоже в джинсы и пуловер, приближался к ней и радовался тому, что вчерашний день ему не приснился. А раз так, то и другие все преграды, разделяющие их, тоже могут рухнуть, нужно только взаимное желание.
Шедшая рядом с мамой Оксанка, похоже, была рада его видеть. Она, наверняка, надеялась посетить любимый зоопарк, и Валентин был нисколько не против. Там можно будет незаметно для окружающих пообниматься с Олей, к которой его тянуло неотвратимо.
— Привет, девушки! Замечательно выглядите, я уже без вас соскучился. В зоопарк?
В зоопарк, в зоопарк! — запрыгала на месте Оксанка. — Мама, пойдём?
— Ну что с тобой делать? Подчиняюсь большинству.
Валентин купил билеты, и Оксана потянула их вперёд, щедро делясь знаниями топографии местности.
— Мама, к слонам пойдём сегодня?
— Оксаночка, — вмешался Валентин, — я здесь первый раз, не забывай. Зоопарк, я вижу, огромный, так что, давай не будем никуда торопиться. Времени у нас впереди много. Ты куда бы сейчас хотела?
— Тогда давайте к пруду сначала пойдём, это вот сюда, налево. Там лебеди очень красивые, и их можно кормить. Пойдём?
— Иди вперёд, только не спеши. Мы за тобой следом пойдём.
— Оля, ты что вчера вечером делала? Муж твой о себе никак не напомнил?
— Вещи раскладывала, порядок наводила. А ты что, ревнуешь, что ли?
— Возможно, и ревную. Я ведь не знаю, что у него на уме. Я бы от такой женщины, как ты, никогда не ушёл, а он что, полный дурак? — Он ненадолго замолчал. — Я о тебе думал. Еще вчера, перед сном.
— И что же ты думал?
— О твоей жизни думал, ты только не обижайся. Но мне кажется, что полтора года после разрыва с мужем — это большой срок. И тебе пора решиться на развод, и никакие партийные заморочки тебя не должны волновать. Чекисты что, святые, никогда не разводятся, от жён не уходят?
— Валя, я сейчас о другом совсем думаю. Что, вообще, в городе происходит? Мне страшно! Вокруг танки, бронетранспортёры, десантники!
— Главное, самим не лезть в ряды манифестантов, а то сомнут, как на похоронах Сталина, и крикнуть «Мама» не успеешь. Вдвоём, конечно, можно было бы поближе подойти, а с девочкой это ни к чему. Смотри телевизор, если интересно. Сейчас невозможно предугадать, как события будут развиваться.
— Сегодня ведь у нас какое число? Девятнадцатое? А на двадцатое было назначено подписание нового союзного договора. А Горбачёва заперли в Форосе.
— Я слышал. Но это всё звенья одной цепи. Похоже, что наше общее государство трещит по всем швам. Сейчас каждая республика будет требовать себе суверенитета. И ты очень скоро можешь оказаться на одной льдине с твоим мужем, с которым тебя уже ничего не связывает, а твои родители — на другой. И я — тоже на другой. И лучшая твоя подруга — тоже.
— Я разве не думала? Просто мне самой официальный развод был не нужен, а положение замужней женщины во всех отношениях предпочтительнее положения матери-одиночки. Ты со своей колокольни на ситуацию смотришь, а я — со своей. И есть ещё Оксана, для которой видеть ежедневно отца лучше, чем жить безотцовщиной. Денег мне на жизнь хватает, хорошая работа есть, квартира есть, обстановка — всё есть. Многие женщины вокруг мне позавидуют, я в этом уверена. Развестись, всё поделить, уехать из Москвы — на это много ума не надо. И что дальше? Явиться беженкой во Львов? Мне не двадцать пять, я должна думать за двоих.
— А, кстати, сколько тебе лет? Тридцать?
— Тридцать три уже. Не девочка. А тебе сколько?
— Сорок пять. И у меня-то как раз ни квартиры своей нет, ни машины, ни научной степени, ни детей. Полная тебе противоположность и неприкаянность. Перекати-поле. А ещё учить тебя берусь. Извини.
— То-то же. «Чужую беду руками разведу». Давай не будем делать резких движений. Мы пока с тобой два раза поцеловались только. Хотя мне, если честно, понравилось. У меня ведь никого, кроме мужа, не было, веришь мне?
— Верю. Мне кажется, что ты не умеешь обманывать. И вчера на все мои вопросы честно отвечала. Это не каждая сможет.
Оксана теперь повела их другой дорожкой, которая привела к слону и слонихе. Там было много детей, и все смотрели, как слон набирает воду в хобот и обливается.
— Здорово, правда, мама? Дядя Валя, а вам нравится?
— Очень, Оксаночка! Слоны такие большие, спокойные, уверенные в себе. Хороший пример для настоящего мужчины.
— Вы тоже ничего себе, и даже похожи немного на слона.
Валентин поклонился. — Воспринимаю, как комплимент.
Часа два ещё они гуляли по зоопарку, и все остались прогулкой довольны. Наконец, Ольга засобиралась домой:
— Валя, нам пора. Мне ещё обед готовить нужно. Но если хочешь, пойдём с нами.
— Нет, сегодня мы обедаем в другом месте, нас пригласила на обед Роза Львовна. Я ей сказал, что собираюсь сегодня с тобой встретиться, и её съедает женское любопытство. А готовит она прекрасно, останешься довольна.
— Роза Львовна, бывшая актриса, и подруга твоей мамы, это она?
— Совершенно верно. Только запомни: она всех принимает в гостиной, она же и столовая, а в кухню не пускает. И ещё не разрешает звать себя тётей Розой, только по имени -отчеству. Там и телевизор посмотрим, и нашу театральную программу можно обсудить, Роза Львовна в курсе всех премьер.

— Роза Львовна, это мы! Знакомьтесь, это мои попутчицы, старшая — Ольга, младшая — Оксана.
— Очень приятно. Проходите. С Валентином мы очень давно знакомы, но в Москве он ко мне впервые девушек привёл.
— Это потому, что девушки эти особенные, любят нашу Одессу, и каждый год туда ездят.
— Проходите в комнату, Ольга, присаживайтесь к столу. Я рада с вами познакомиться. Вы в Москве давно живёте? Сами откуда родом?
— Я из Львова, у меня там родители живут, и брат. А в Москве — четвёртый год уже.
— И как? Нравится? Москва ведь город не простой. Как говорят, слезам не верит.
— У нас с мужем здесь всё складывалось удачно, и квартиру ему предоставили сразу, так что слёз лить не пришлось. И работу я себе быстро нашла по специальности. Грех жаловаться, на Москву я не в обиде. А вы, Роза Львовна? Вы, наверное, совсем уже москвичка?
— Мы давно здесь с Борисом Наумовичем. Больше двадцати лет уже, и точно так же в Москву нас переманили, предложили мужу театр московский возглавить, он и не устоял. В Москве для людей искусства всегда были возможности шире, с этим не поспоришь. Вы, наверное, проголодались уже, так что я займусь хозяйством, с вашего позволения, только скатерть постелю. А ты, Валя, сделай телевизор громче, события сегодня неординарные, с утра наблюдаю. Там как раз новости сейчас будут передавать.
Валентин увеличил звук и прислушался:
— Около 14.00 собравшиеся у Белого дома начали сооружение импровизированных баррикад.
В 14.30. сессия Ленсовета приняла обращение к президенту России, отказалась признать ГКЧП и вводить чрезвычайное положение.
Тем временем молодые москвички с любопытством осматривались в небольшой, но богатой разными диковинками, комнате. В большой рамке над пианино висел портрет мужчины средних лет с траурной каёмкой в нижнем углу.
— Это кто, Валя? Или ты не знаешь?
— Знаю, почему. — Он снова убавил звук в телевизоре, — это старший брат дяди Бори. Он оставался в Одессе, работал директором института, но рано ушёл из жизни. Они очень дружны с ним были.
Роза Львовна внесла в комнату фарфоровую супницу и поставила её посредине стола.
— Мойте руки, ребята, и рассаживайтесь. Валентин, покажи ванную комнату.
— Суп с фрикадельками сегодня. В следующий раз борщ сварю, сегодня не из чего было, не взыщите.
— Очень вкусно, Роза Львовна, — похвалила суп Ольга. — Оксанка как раз такой суп больше всего любит. А борщ ваш будет любопытно сравнить с тем, какой я варю. У каждой ведь хозяйки свой рецепт.
— А вы приходите, Оля, запросто. Вы ведь где-то рядом живёте? Хотя, конечно, вам со мной вряд ли интересно будет, ваше дело молодое. Вы как, общительная по характеру? Друзей успели в столице завести?
— Близких подруг не завела, так уж сложилось. Только с сослуживицами общаюсь, да с соседкой одной. Хотя не такая уж я и замкнутая. Но навязываться не люблю. С удовольствием к вам буду иногда заглядывать, я живу на Красной Пресне.
— Ребята, битки куриные, кто хочет — с пюре, кто хочет — с тушёной капустой, её я вчера готовила. А вот — картошечка — с пылу, с жару, только что с огня..
— Очень вкусно, Роза Львовна! — высказался и Валентин. У вас мамой одна кулинарная школа. Одесская.
— Оля, а что вы любите в Одессе, и почему туда ездите? Только из-за моря?
— Знаете, нет. У меня там лучшая подруга живёт. И мне нравится сама атмосфера города, её жители, её центр, необычная, итальянская архитектура. Львов ведь тоже очень красивый город, и если с детства на это смотрел, не ценить уже не можешь. Оба города очень колоритны, каждый по своему, наверное, и Москва по-своему хороша, только я её мало знаю.
— А чем увлекаетесь? Литература, театр, кино, музыка?
— Последнее время всё больше читаю. С началом перестройки ведь столько всего в журналах интересного, что свободного времени больше ни на что не хватает. А стоит такое увлечение недорого, театр намного дороже, и билеты на хорошие спектакли не достать. Да и не с кем мне ходить по театрам, если честно. С мужем мы второй год раздельно живём, осталось только официально развод оформить. А одной ходить не хочется. Помните, как у Евтушенко: «Как стыдно одному ходить в кинотеатры, без друга, без подруги, без жены, где так сеансы все коротковаты, и так их ожидания длинны».
— Помню Оля. Я тоже люблю Евтушенко, многие стихи наизусть знаю, да и самого его тоже знаю. Он здесь был, за этим же столом сидел, стихи читал.
— Что вы говорите, Роза Львовна! А мне вы никогда об этом не рассказывали! — возмутился Валентин.
— Таня его сюда приводила, дочь наша. Она тележурналистка, и именно здесь у него интервью брала, только на экраны оно не попало, разговор был неофициальный, без оператора.
— Всё равно здорово! А с кем ещё из знаменитостей вы знакомы? — Оля не сдерживала своего любопытства.
— Со многими, Оля. С некоторыми много раз встречались, с Николаем Сличенко, например. У нас здесь цыгане часто бывали.
— Расскажите, Роза Львовна, умоляю!
— Не умоляй, нет у меня сегодня настроения. Вот придёшь в другой раз как-нибудь, попадёшь под настроение, я тебе много чего расскажу. А сегодня я с тобой хотела поближе познакомиться, недаром ведь Валентин тебя в гости привёл, понравилась ты ему, наверное. Нет, он мне ничего не говорил, не красней, но разве от меня скроешь?
— Моя биография простая и короткая, ничем не примечательная. Родители — врачи, брат — тоже врач, да и я медин заканчивала, только факультет выбрала полегче, и более для меня интересный. Десять лет уже провизор, а теперь уже и директор аптеки, так что могу вам быть в этом отношении полезной.
— Это хорошо, Оля. В нашем возрасте такие знакомства нужны. А вот насчёт театров я вам могу с Валей помочь, порекомендовать, куда сходить стоит. Хотите?
— Весьма будем благодарны, Роза Львовна.
— Советую сходить в театр Моссовета на рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда». Если попадёте, сходите на «Служанки» в Театре Романа Виктюка. А вот в театр «Ромен» я могу вам контрамарки достать на любой день, там у меня блат пожизненный. Советую спектакль «Мы — цыгане».
— Очень благодарны будем, — Оля обрадовалась, — я была дважды в Театре Сатиры и в «Современнике», и мне везде понравилось. Я такими зрелищами не разбалована. Столько актёров знакомых видела!
Роза Львовна полюбовалась раскрасневшейся девушкой. Оля ей нравилась, но.
— Валентин, будь так любезен, прогуляйся к Никитским воротам. С правой стороны, как от нас идти, увидишь небольшую кондитерскую. Выбери там десяток разных пирожных, а Оксаночка тебе поможет. Правда, солнышко?
— Я могу. Я очень хорошо в пирожных разбираюсь. Мы возьмём эклеры, наполеон, безе, буше, трубочки, корзиночки. Лишь бы у дяди Вали денег хватило!
— Ну, вот и отлично! А мы пока со стола уберём и самовар поставим!

Валентин с Оксаной ушли, оставив женщин наедине, и Ольга, нисколько не смущаясь, сразу же решила прояснить картину.
— Я правильно поняла, что вы хотели со мной без Вали поговорить, Роза Львовна?
— Да, детка, я из этого секрета не делаю, да и Валентин тоже, конечно, догадался. Но есть вещи, которые для мужских и детских ушей не предназначены. Ты согласна?
— Понимаю. Только не знаю, что вам и сказать. Мы с Валей ещё слишком мало знакомы. Я в своих чувствах пока и сама не разобралась.
— Это естественно. Для начала я сама тебе скажу несколько слов. Валя — не бабник, чтобы ты знала. Немножко балабол, это есть, но по жизни он человек очень честный и верный. Такой в беде не бросит, и если уж полюбит, то навсегда. Но семья у них, это чтобы ты тоже знала, и никаких иллюзий не строила, небогатая, скорее, даже бедная. Валю мать без мужа растила, время тяжёлое было. А ты, судя по твоим же словам, выросла в обеспеченной семье, и муж у тебя тоже не простой, если в Москве сразу квартиру получил. Так что, если для тебя материальная сторона брака важна, крепко подумай. У вас ведь ещё ничего не было?
— Нет, конечно, где же?
— Хм. Где. Если женщина хочет, она место найдёт, её ничего не остановит, ни ребёнок в купе, ни сосед на верхней полке. Ты уж мне поверь!
— Это не про меня.
Роза Львовна предупреждающе подняла руку. — Я сказала, ты услышала. А теперь, если что-то у меня хочешь спросить, спрашивай.
— За спиной Валентина не буду. У нас с ним позавчера уже был вечер вопросов и ответов, всё, что хотела, у него самого узнала. Он хороший человек, добрый, отзывчивый, вы правы, но менять свою жизнь так резко я пока не готова. Вот к концу августа, к его отъезду, возможно. Ну, не знаю! Не хочу я загадывать. Мы позавчера только познакомились!
— Иногда полезно прислушаться к своему сердцу, его никакими доводами не обманешь. Ты на свою Оксанку посмотри, как она к Валентину тянется, -Роза Львовна вздохнула и включила телевизор.
— Ладно, посмотрим пока, что в мире делается.
. В Ленинграде прошли многотысячные митинги на Исаакиевской площади. На митинги против ГКЧП люди собирались в Нижнем Новгороде, Свердловске, Новосибирске, Тюмени и других городах России.
. По только что созданному в Белом доме Радио Верховного Совета РСФСР было передано обращение к гражданам, в котором их просили разобрать баррикады перед Белым домом с тем, чтобы верная российскому руководству Таманская дивизия могла подвести свои танки на позиции у здания.
Ольга слушала новости, смотрела сопровождающие текст съёмки, и её не оставляло чувство нереальности происходящего. Скажи ей месяц назад, что Советский Союз вскоре прекратит своё существование, рассыпавшись на части, она бы в жизни не поверила.
Роза Львовна, наверное, тоже. Господи, сколько же она курит! Но тётка занятная, этого у неё не отнять. Интересно будет на её мужа посмотреть. Антрепренёр — это что такое? Что-то типа руководителя труппы актёров?
— Роза Львовна, вам помочь со стола убрать? Скоро Валентин вернётся, я помогу посуду на кухню отнести?
— Не беспокойся, деточка, время есть. Так ты уверена, что ничего у меня спросить не хочешь?
— Насчёт Валентина — уверена. Но я хотела, если можно, спросить, а муж ваш сейчас чем занимается?
— Последнее время он работает в бюро по пропаганде отечественного киноискусства, устраивает встречи актёров со зрителями, творческие вечера артистов, бенефисы. Довольно интересно, но очень хлопотно. Он скоро должен вернуться домой, я вас познакомлю. Он у меня сохранил стройную фигуру и выглядит на шестьдесят, хотя мы с ним ровесники, я даже на несколько лет младше. Работающим мужчинам легче в форме себя держать. А он ещё и не курит, редкий тип мужчины. В него многие девчонки влюблялись, я-то знаю.
— Ну, а вот и наши гонцы, наверное! — Роза Львовна пошла открывать двери, и вернулась с подростком лет пятнадцати. — Нет, это внук мой меня проведать заехал. Знакомься, Оля — Борис младший.
— Очень приятно, Ольга Николаевна.
— Мне тоже, Ольга Николаевна. Я радуюсь, когда у бабушки гости, ей одной дома одиноко, дед целыми днями на работе. А я бы чаще приходил, но мы живём далеко, в Чертаново. Вот только на каникулах.

Тут появились и Валентин с довольной Оксанкой рядом. Было похоже, что она уже и пробу сняла.
— А что это вы, самовар ещё и на стол не поставили? Роза Львовна, помочь, может быть?
— Сиди, отдыхай, телевизор вон смотри. Гос-споди, воля твоя, что творится-то! Никогда такого у нас здесь не было!
В гостях у Розы Львовны засиделись до девяти вечера, и время, по общему мнению, провели чудесно. Даже Оксана увлеклась разговорами с Борисом-младшим и домой не просилась.
Валентин вызвал такси и сам тоже решил ехать с дамами, обстановка в городе его тревожила. В машине разговаривали, делились впечатлениями о совместно проведённом дне.
Оле очень понравились и хозяйка, и её муж, и она легко поверила, что он ещё вызывает симпатию у женщин. Несмотря на высокую свою должность, за столом он больше помалкивал, уступая слово своей супруге, а та как раз к вечеру разошлась, вспоминая встречи со Станиславом Говорухиным, Романом Карцевым и Виктором Ильченко.
— Какие интересные люди, Валя! Как говорят, сейчас таких не делают.
— Это верно. Мне ни разу, к сожалению, не довелось присутствовать на их капустниках, но Роза Львовна их устраивает ежегодно под Новый год. Старшее поколение умело веселиться!
— И очень трогательные у них в семье отношения, правда? Удивительно, как Борис Наумович табачный дым выдерживает?
— Я думаю, это и есть настоящая любовь. У каждого человека есть недостатки, и в характере, и во внешности, но любящий человек этих недостатков не замечает, они его не раздражают. У твоих родителей не так?
— Не совсем. У меня отец человек занятой, достаточно замкнутый, молчаливый. Профессия хирурга, наверное, свой отпечаток на нём оставила, через сколько смертей он прошёл! А мама, слава Богу, сейчас не оперирует уже, работает в обычной районной поликлинике, и на работе у неё положительных эмоций больше.
Приехали быстро. Валентин вышел из машины, чтобы попрощаться.
— До завтра, Оленька. В гости не прошусь, потому что если зайду, то от тебя уже не выйду.
— Нет, давай не сегодня, ладно? Я ещё и дома-то не была совсем, всё раскидано, как убежали утром, так весь день с тобой и провели. Я устала, если честно, ужасно! У меня уже глаза сами собой закрываются. У тебя на завтра какие планы?
— Завтра вторник у нас, рабочий день. Схожу, наверное, в редакцию, а потом пройдусь по городу всё же, только без тебя. Посмотрю своими глазами, что там делается, мы потом эти события, возможно, будем долго вспоминать.
— Ну, ладно. Тогда я тебя приглашаю на ужин. Хоть и не считаю себя великой кулинаркой, но постараюсь всё же в грязь лицом не ударить. Часов в шесть нормально будет?
— Договорились. Приду с удовольствием и с большим аппетитом. До завтра.
Валентин наклонился и поцеловал ручку Оксанк, чмокнул в щеку Ольгу, и пожелал им спокойной ночи. Такси его ждало.
Бориса младшего в квартире он уже не застал, за ним заехал на машине отец. Роза Львовна мыла посуду, Борис Наумович сидел перед включённым телевизором.
— Ну, что там, дядя Боря?
— Противостояние, Валя. Вокруг Белого дома — десятки тысяч людей. Жгут костры, поют песни. Вроде мирно всё, но всё же хорошо, что вы туда с ребёнком не сунулись.
— Я завтра хочу пойти, хоть посмотреть. Это же история!
— Да. К сожалению. Давай спать, завтра будем дальше наблюдать ход событий. Только бы до крови не дошло!
Борис пошёл на кухню.
— Роза Львовна, ну что вы скажете об Ольге? У вас же не глаз — алмаз.
— Мне кажется, что бы я ни сказала, уже поздно будет. Ты свой выбор сделал. Я права?
— Она что, вам не понравилась?
— Почему, понравилась. Но женщина не простая, с историей, с ребёнком. Так что легко с ней не будет, имей это в виду.
— С простыми скучно. Да я ведь и сам не мальчик уже давно. Спасибо, Роза Львовна. Спокойной ночи вам!

Меню обещанного ужина Ольга обсуждала с Оксаной. Дочка у неё была умненькой, даром, что ещё маленькой, и очень хотела, чтобы ужин удался. Валентин ей нравился.
— Мама, из супов у тебя лучше всего красный борщ получается. И дяде Вале борщ понравится, вот увидишь. В Одессе все борщ любят.
— Допустим. Я и сама хотела борщ варить. А на второе? Я думаю, с учётом времени года, нужно либо кабачки нафаршировать, либо перцы. Ты что посоветуешь?
— Но мы же не знаем, что дядя Валя больше любит. Можно в большом казане сварить вместе и перцы, и кабачки. Пополам. Можно так? Получится у тебя?
— Так даже вкуснее получается, пикантнее. Только продукты надо, дома у нас пусто. А значит — что? Как говорят в Одессе, надо «делать базар». Едем на Дорогомиловский рынок, и поспешим. Завтракать будем, когда вернёмся.

Валентину же с утра не везло. В редакции его встретили неприветливо, а расточать улыбки и делать презенты у него настроения не было. Сделав вывод, что надо пробовать другие варианты, в Киеве, или в Одессе, издательство «Транспорт» он покинул без особого сожаления.
Можно ещё в какой-нибудь «Учпедгиз» заехать, но без знакомств тоже сложно будет. Чёрт с ним! По нынешним временам лучше от Москвы держаться подальше, дело идёт к расколу. И он решил съездить на Новый Арбат, где в высотке на Калининском в Министерстве угольной промышленности работала его одноклассница.
— Ира, привет! Это Снежко, я звоню с первого этажа. Ты не можешь на полчасика оторваться от дел, кофе-брейк сделать? Сможешь? Так я тебя жду в вестибюле.
Ирина Бойко, в девичестве Петрова, ещё студенткой вышла замуж за их одноклассника, а ныне подполковника Советской Армии. В Москве они жили уже очень давно, и именно у них Валентин ночевал чаще всего, хотя и жили они у чёрта на Куличках. Зато там всегда можно было расслабиться, узнать последние новости о других друзьях, вкусно поужинать, и даже выпить. Сашка это дело любил и всем напиткам предпочитал собственного изготовления «Черёмуховую». Над кухонным столом у них ещё со времён Московской Олимпиады висела разделочная доска с выжженной с тыльной стороны надписью:
«В этом доме не пьют. А если пьют, то закусывают только рыбой. А если рыбы нет, то закусывают, чем попало».
Выглядела Ирина, как всегда, великолепно, о чём Валентин ей сразу же и сказал. Он подозревал, что с Сашкой они редко, где бывали, и министерство было для Иры местом, где она не только зарплаты сотрудникам считала, но и наряды свои показывала. Фигура у неё даже в сорок пять была девичья.
Запечатлев на щёчке Ирины дружеский поцелуй, Валентин спросил:
— Куда пойдём? Времени у тебя, как всегда нет?
— Даже меньше, чем обычно, но я всё равно рада тебя видеть. И если ты насчёт ночлега, это без проблем. Приезжай за мной к шести и поедем в Ясенево вместе.
— Нет, ночевать в этот раз не прошусь, я здесь, по соседству устроился, на Поварской, у маминых друзей. Я чего спросить хотел, что, вообще, в городе творится? Сашка что-то тебе рассказывал?
— Я не больше тебя знаю. Сашка о таких вещах всегда молчит, да его и дома нет со вчерашнего дня. Вызвали на службу, он даже не звонил с тех пор. Так что я вся на нервах. Только то знаю, что по ящику утром слышала. Ты об этом хотел поговорить?
Они отошли в уединённый уголок, где стояли кофейные автоматы и можно было присесть.
— У меня и другой вопрос был, но он, похоже, не ко времени. Хотел предложить собраться с нашими. Как в прошлый раз, в «Арбате». Или, может, у Бориса дома? У него места много. Хотелось бы повидать ребят. Таньку уже лет пять не видел. Как она хоть выглядит, моя первая любовь?
— У Бори не получится. Он недавно докторскую защитил, проставлялся в «Праге». А сейчас он в Штатах работает, с семьёй туда уехал. Танька твоя снова замуж вышла, третьего уже родила, располнела, как корова. Вот с ней бы тебе точно полезно было увидеться, чтобы понять, наконец, что ничего у вас никогда не срастётся. Сколько можно о ней вздыхать? Однолюб чёртов!
Михайлова в отпуске ещё, это я точно знаю, в Геленджике отдыхает с дочерью. Кто ещё? Ленка? В общем, кворума не соберём, это точно. Да и время неподходящее, сам видишь. А ты надолго приехал?
— Сам пока не знаю. Я в дороге с женщиной познакомился, вчера встречались, в зоопарк ходили.
— Куда-куда? Чего это вас туда понесло?
— Дочка у неё восьми лет.
— Подлизываешься, значит? Хороша, видно, женщина? Если тебя даже дочка не смущает?
— Мне нравится. И дочка у неё забавная. Только на бегу я не хочу об этом говорить, а к вам в Ясенево ехать не тянет. Ты уж извини, я в Одессе к таким расстояниям не привык.
— Ладно, Валь, мне пора. Всего тебе наилучшего. Звони, не пропадай, с Сашкой пообщаешься. А если понравилась женщина, долго не думай. Первое впечатление самое верное. И не советуйся ни с кем, сам решай. Тебе жить.

Сама с собой Ольга хитрить не собиралась. Валентин ей нравился, а что из этого выйдет, жизнь покажет. Расхожую фразу о том, что «путь к сердцу мужчины лежит через его желудок», знают все, но мало, кто задумывался о том, что вкус блюд, поставленных на стол, напрямую зависит от количества любви, вложенной в их приготовление.
За борщ Ольга не переживала, рецепт был ещё бабушкин, проверенный. Начала она с того, что на рынке выбрала понравившийся ей кусочек говядины с мозговой косточкой. Фарш для кабачков и перцев она решила приготовить из трёх видов мяса, добавив в свинину говядины и куриного филе. Так она делала не всегда, но в этот раз стоило повозиться. Валентин в еде разбирался, она это уже поняла, и ей не хотелось ударить в грязь лицом. В Одессе, вообще, существует культ вкусной и вредной пищи. О здоровье там думают намного меньше, и в последнюю очередь.
Поставив мясо и головку лука на огонь, добавив лаврушки и несколько горошков душистого перца, Ольга занялась зажаркой, начав с буряка. Процесс был ей хорошо знаком с детства и, шинкуя свёклу, она одним глазом поглядывала на маленький телевизор, стоявший на холодильнике.
В пять утра над Белым домом подняли российский трёхцветный флаг. Среди защитников Белого дома появился Мстислав Ростропович, вернувшийся и-за границы. Вице-президент Янаев объявил указы, подписанные Борисом Ельциным, незаконными и не имеющими юридической силы.
Лукьянов встретился в Кремле с Руцким, Хасбулатовым и Силаевым и отверг их требование отмены чрезвычайного положения. Стороны общего языка найти не сумели. В полдень у Белого дома начался митинг, на котором выступают Ельцин, Шеварднадзе, Попов и Елена Боннер, вдова академика Сахарова.
— Так буряк тушится, лук и морковь шинкуются, корень петрушки и сельдерей режутся, — сама себе проговаривала в уме процесс приготовления борща Ольга. — Теперь сладкий перец и пару стручков перца чили. Борщ должен быть в меру острым. И на сковородку всё!
Осталось только почистить и порезать картошку, нашинковать капусту, и засыпать её в кастрюлю. Мясо готово? Значит, вынимаем его, и режем на кусочки. Варёную луковицу выбрасываем, она свою роль отыграла, а порезанное мясо возвращаем в кастрюлю. Бабушка так делала. Теперь второе.
— Мама, телефон! Взять трубку?
— Не нужно, я сама. Алло? Валентин? Ты уже проголодался? Ужин будет в ужин, как договаривались. Хотя борщ скоро уже будет готов. И если тебя небольшой беспорядок в доме не пугает, можешь через пару часов приходить. В четыре? Хорошо, будем тебя ждать, но сильно не спеши. В пять даже лучше будет. Восьмая квартира.
— Доченька, дядя Валя придёт после четырёх. Ты прибери, пожалуйста, свои вещи, не нужно сразу его пугать. Хорошо? А мне ещё второе готовить и себя тоже нужно в порядок привести, душ принять. Расслабляться некогда.
Ольге Валентин звонил из квартиры Петренко, куда вернулся в третьем часу, вдоволь нагулявшись по московским улицам. Ноги гудели. От обеда, предложенного ему Розой Львовной, он отказался, сказав, что ужинает у Ольги, а в гости нужно ходить с пустым желудком. В отличие от продовольственного рынка, куда с голодными глазами ходить нельзя.
Время, остающееся до свидания, он потратил на выбор одежды, погладил свежую рубашку и светло-серый летний костюм, начистил туфли и решил больше пешком не таскаться, а расколоться на такси.
Если путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, то путь к сердцу женщины, вполне возможно, пролегает через цветочный магазин.
Кроме цветов, которые тщательно и долго выбирал Валентин, он решил купить хорошо знакомое ему «Саперави» десятилетней выдержки, и этим ограничился. Подарки без повода — это дурной тон. Другое дело — подарок девочке. Но что ей может понравиться? Конечно же — Барби. От них сейчас все одесские девчонки без ума. А для Барби нужно взять побольше нарядов, будет Оксанке, чем заняться. Но Барби в Москве оказалось найти трудно, пришлось очередь в «Детском мире» выстоять
Ровно в пять вечера Валентин с классическим букетом из некрупных полураспустившихся розовых роз в руках, уже нажимал кнопку дверного звонка. Дверь открыла ждущая его прихода Ольга, одетая в этот раз в светлое платье без рукавов, с крупными пуговицами сверху донизу. Букету она обрадовалась, понюхала его, и благодарно чмокнула Валентина в щёку. Похоже, что розы — действительно, беспроигрышный вариант, как сказала продавщица цветочного магазина. Лилии, скажем, имеют слишком сильный аромат, и не все их из-за этого любят.
— Проходи, Валя, располагайся, где нравится,- сказала Ольга, подыскивая подходящую для букета вазу. — За стол, наверное, не будем спешить? Осмотрись сначала.
Валентин осмотрелся. Две комнаты с раздельными ходами из небольшого коридора. Балкон. В первой — диван-кровать, цветной «Рубин», накрытый прямоугольный стол, книжные полки, прибитые к стенкам, трюмо. Оксанкиных вещей не видно, вторая комната была, наверное, детской.
— Дядя Валя, пойдём, я тебе покажу свою комнату, — сказала Оксана, и потянула его за руку. Детская была обставлена скупо: парта, этажерка с книгами, тахта, платяной шкаф, ковёр на полу, карта на стенке. Да там и места не было для излишеств, комната вряд ли больше десяти метров. На тумбочке возле тахты располагалась старенькая кукла, наверное, любимая. Валя достал свой подарок и протянул Оксане. Та сразу же побежала показывать его матери, а Валентин заглянул на кухню. Всё функционально, рабочий стол, мойка, сушилка, холодильник «Днепр», маленький столик для завтраков с табуретками. Пахло вкусно, отметил он. Похоже на борщ.
— Оля, штопор в доме найдётся?
— Конечно, ты что думаешь, это дом непьющих? Одна я, конечно, пью в исключительных случаях, но бывает. Накатит грусть, налью себе бокал. Ты что купил, Саперави? Отличный выбор! Вот тебе штопор, открывай, и пойдём за стол. Руки можешь в ванной помыть.
Закусок на столе было немного. Оля не стремилась поразить гостя тем, что можно было купить на рынке готовым, и денег у неё после отпуска оставалось совсем мало.
— Будучи первый раз в вашем доме, я хочу выпить за вас, милые девушки! За блеск ваших глаз, за ваше счастье!
— Спасибо, Валя, ты хорошо сказал. Оксана, пей уже свой сок, хватит чокаться!
Борщ был НАСТОЯЩИЙ! Уж в чём-в чём, а в борще Валентин разбирался, и угодить ему было трудно.
— Превосходно, Оля! Я даже ложку облизал. И чесночок я почувствовал, и чёрный хлеб оценил, и сметану в борще я тоже люблю. Замечательный борщ. И я уверен, что если бы моя мама его отведала, она бы сказала: «Валя, к ЭТОЙ женщине тебе таки надо присмотреться»! И, что характерно, завтра этот борщ будет ещё вкуснее, хотя сейчас в это трудно поверить. Я только хочу увидеть, что у нас на второе, или лучше съесть ещё тарелочку этого борща? Потому, что я пришёл к вам голодный, как волк.
— На второе у нас фаршированные перцы. И фаршированные кабачки, на выбор.
— Мне кабачки, — попросила Оксана. — Только я ещё борщ не доела.
— А мне. А мне, пожалуй, положи один перчик, и один пока кабачок. Со сметаной! Дальше мы будем посмотреть. А я пока добавлю в бокалы вина. Хорошее, кстати, вино, настоящее грузинское.
— Мне тоже понравилось. Мне чуть-чуть добавь. А второе сейчас подам. И сметану тоже, положишь, сколько захочешь.
— Ольга, ты прекрасно готовишь! Не понимаю, зачем было в поезде на себя наговаривать: «Я готовлю только самые простые блюда». А какие ты должна готовить, скажи, пожалуйста? Лозанью, ризотто, котлеты по-киевски? Шашлык по-карски? Для этого существуют рестораны. А дома нужно варить каши из самых разных круп, делать салаты, варить уху, жарить котлеты и баловать дочку десертами. Правильно я говорю, Оксаночка?
— Правильно, дядя Валя! Мама очень вкусно всегда готовит, просто скромничает. Она даже пирожные умеет печь, и торты тоже. Только редко это делает, не любит она с тортами возиться.
— Ну что, чем займёмся, девочки? — спросил Валентин после того, как Ольга убрала посуду со стола. У вас не принято пить чай после еды? Я бы выпил с удовольствием! А потом можно во что-нибудь поиграть всем вместе. Например, в морской бой! Или ты, Оксана, хочешь со своей новой Барби подружиться?
— Я бы хотела к Маринке с ней пойти, к своей подружке. Ещё ведь не поздно, правда, мама? Можно мне до девяти у Марины поиграть?
— Ты ей позвони сначала по телефону, может быть, она занята. А если нет, и её мама не против, тогда иди. Но только до восьми вечера!

Хлопнув дверью, Оксанка убежала с Барби подмышкой, и Ольга с Валентином остались за столом вдвоём. И не пришлось даже ничего выдумывать, чтобы оказаться наедине, девочка сама отпросилась уйти к подружке, как будто понимала, как взрослых тянет друг к другу.
— Это не ребёнок, это золото, Оля! Если ты когда-нибудь согласишься выйти за меня замуж, я её обязательно удочерю.
— Не будем забегать вперёд, Валя, ты ведь сейчас совсем о другом думаешь, я по глазам вижу.
— Ты права, я думаю о том, что после обеда мне полагается десерт, и ещё о том, что я до сих пор не имел возможности полюбоваться твоими ножками, а это самое первое, на что я всегда у женщин смотрю. И не только я, все мужики такие.
— Вот это верно. Мужчины предсказуемы и примитивны. А ножки тебе я на десерт по-ка-зы-ва-ю. Они у меня немножко полноваты, к сожалению, зато стройные и загорелые. — И Ольга, приподняв платье выше колен, продефилировала перед мужчиной.
— Ну, как?
— Восхитительное зрелище. Но мне уже хочется большего. Можно, я их потрогаю и поцелую? У меня уже. слюна капает.
— Я только дверь на задвижку закрою на всякий случай, и платье расстегну, чтобы тебе было удобнее. А ещё лучше, вообще сниму. — И Оля медленно, как на сеансе стриптиза, стала расстёгивать пуговицу за пуговицей, вызывая у Валентина всё большее желание.
Поцелуй был долгим и страстным, выстраданным долгим его ожиданием. Руки Ольги блуждали по плечам Валентина, а он никак не мог оторваться от сладких её губ, одновременно лаская нежную женскую грудь.
— Давай разложим диван, — шепнула Ольга, — помоги мне.
Диван щёлкнул замком, и превратился в широкую и жёсткую кровать, на которую Ольга быстро постелила простыню, и бросила подушку. Сбросив с себя остатки одежды, они легли рядом, но не стали торопиться форсировать события.
Валентин, лёжа на боку, на ощупь знакомился с отзывчивым телом Ольги, медленно, вкрадчиво и завораживающе поглаживая его, скользя рукой по изгибам груди и бёдер, постепенно доводя женщину до исступления. Ольга же лежала на спине с закрытыми глазами, согнув в коленях ноги, ожидая неизбежного и страстно уже этого желая.
И всё получилось у них легко, безболезненно и сладостно, нежно и красиво. С первого раза любовники поняли, что подходят друг другу идеально, и ничего в действиях и словах партнёра их не раздражало, а это было самым главным.
— Спасибо тебе, — сказала Ольга, целуя Валентина в губы. — Это было замечательно. Ты такой нежный, даже не ожидала. А теперь давай уберём постель, и сложим диван. У нас ещё будет время. Хватит с тебя одного раза?
— Как сказать. Аппетит приходит во время еды.
— Еды на сегодня достаточно. А вот времени мало. Как бы дочка нас не застукала. Давай-ка уберём следы «преступления».
Они оделись, подняли спинку дивана и сложили постель. Потом зажгли свет и поставили на огонь чайник. Смотреть уличные митинги по телевизору совершенно не хотелось. На душе у обоих было светло и спокойно. И самое время было теперь, обнявшись, сидеть на диване и вполголоса разговаривать, продолжая интимные ласки и поцелуи.
— Я на тебя в вагоне сразу глаз положил, подумал: «Какая эффектная женщина». Только не мог представить, что она может быть свободна. На моё счастье, мужчины слепы, как кроты.
— А я, глядя на тебя, подумала, что тебе вряд ли больше сорока пяти, но живот у тебя, как у генерала.
— Но-но! Хорошего человека чем больше, тем лучше. Вот Оксанке я сразу понравился. Она даже сказала, что я похож на её любимого слона! Классная она у тебя девчонка! Слушай, сядь ко мне на колени, а?
— Да подожди ты, дай отдохнуть немного. Лучше расскажи, как у тебя дела в издательстве?
— Да никак. И не стоит мне с ними заводиться, раз такие события в стране, а то останется моя рукопись в России без присмотра. Надо в Киеве её пристраивать. Варианты разные есть.
— Но ты же ради неё сюда ехал.
— Ну и что? А получилось — ради тебя. Дай, я тебя поцелую ещё разок. Ты такая сладкая, как конфетка, просто. И грудь у тебя размером точно в мою ладонь, так удобно! Слушай, зачем ты оделась? Дверь же закрыта?
— Закрыта, но. Не дразни меня сейчас, я и сама ещё хочу, а скоро Оксана вернётся. Давай о чём-нибудь другом поговорим.
— Хорошо, давай о другом. Скажи, эта квартира — государственная или ведомственная?
— Ведомственная. А что?
— А то, что она не твоя тогда, а Василия. И после развода тебе в Москве деваться некуда. Так?
— Может и так. Я об этом с мужем не говорила пока.
— А как ты смотришь на то, чтобы переехать в город-герой Одессу? И жить с видом на Чёрное море? У меня в нашей коммунальной квартире двадцатидвухметровая комната с двумя большими окнами. Нам что, на троих для начала не хватит?
— А что твоя мама скажет?
— Она скажет, что теперь она может спокойно умереть, потому, что за меня она уже счастлива. Аптек в Одессе больше, чем в Москве, мне кажется, так что с работой у тебя точно проблем не будет. Две школы для Оксанки рядом, на выбор. А я, если ты меня вдохновишь, добью, наконец, свою диссертацию и стану кандидатом филологических наук и доцентом. Мне нужно только немного захотеть.
— Валька, ты, как ребёнок, я просто удивляюсь. Тебе сколько лет, вообще?
— Сорок пять, я разве не говорил? Думаешь, что старый для тебя, да?
— Рассуждаешь ты, как мальчишка семнадцатилетний. Ну подумай сам, представь себя на минуточку на месте своей умудрённой жизнью матери, которая тебя двадцать лет оберегала от претенденток на одесскую жилплощадь. Возвращается её сын из деловой поездки в Москву, и привозит с собой чужую жену с восьмилетним довеском. И ты говоришь, что она обрадуется? Да её скорее кондрашка хватит, а я со своими чемоданами в руках буду лететь с балкона третьего этажа, как перепуганная ворона.
— Живописно. Но у нас нет балкона, у нас угловая закрытая лоджия. И неужели я, взрослый человек, не имею права в своей комнате делать всё, что хочу?
— Валя, не будь ребёнком. Ты имеешь право на счастье, но я не буду начинать нашу жизнь со ссоры с твоей матерью. Если мы испортим нашу первую встречу, всё между нами будет кончено навсегда. Не нужно спешить, и выход обязательно найдётся. Давай попробуем не мечтать, а реальный план составить. Для начала я должна решиться на откровенный разговор с Василием, и попросить не мешать мне, а помочь.
— Скажу, что не буду претендовать на квартиру, а за это пусть он по совести поможет мне на первое время материально. Я знаю, что у него есть сбережения. Если не захочет, найму себе адвоката и просто подам на развод. И если уеду, то не к тебе сначала, а к Евке. Она меня примет, и места нам там на первое время хватит. Мы там можем даже год жить, она мне, как сестра. И дочери наши дружат, Евкина Таня на три года старше моей. Они живут от тебя недалеко, в районе Нового рынка. Я завтра же Еве позвоню, и объясню ситуацию. Она меня поддержит, я в ней на сто процентов уверена. Они вдвоём с дочерью живут, Ева — вдова военного лётчика, я тебе ещё не говорила, кажется.
— А Василий твой не заходил этими днями?
— Не заходил, и это странно, не похоже на него. Наверное, из-за путча этого у них на службе переполох. Так что подождём пару дней, а не придёт — на работу ему позвоню. Служебный телефон его у меня есть. У меня через неделю отпуск кончается, между прочим. Двадцать девятого. И Оксанку к школе нужно готовить. Форму новую купить, учебники, ручки, тетради. Так что мне Василий и так, и так нужен. У меня деньги на исходе, а он обычно на Оксану мне приносит. Типа алиментов. И он её любит, ты не думай. Как отец, он достаточно ответственный, не подведёт.
— Мне тоже тридцатого на работе нужно быть, и пора билеты брать. Полечу на самолёте, чтобы подольше с вами побыть. Получается, неделя нам осталась беззаботная? На развлечения у меня денег хватит. Можем и в цирк пойти, и в театр. Съездить куда-нибудь недалеко. В Коломенское, или в Архангельское. Ты там бывала? По Москве-реке можем проехаться, по паркам московским погулять. Мне так хочется с вами побывать везде! Оксанку я уже, как дочку свою воспринимаю, а тебя — как жену. Неужели будет мне такое счастье?
— За такое счастье нам придётся ещё хорошо побороться!

Останавливаясь у Петренко, Валентин никогда не позволял себе возвращаться за полночь, старые друзья его матери были всё же пожилыми людьми, и ему не хотелось причинять им лишнее беспокойство. Вот и двадцатого августа, после первого его ужина в доме у Ольги, в десять вечера он уже сидел с ними за общим столом возле самовара.
Прошедшие Крым и Рим, старики сразу же прочитали на его лице все новости, которыми он вовсе не собирался с ними до поры, до времени, делиться.
— Ну, рассказывай, давай! — потребовала Роза Львовна, — что случилось? Умеет твоя Ольга готовить? Можно её в жёны брать?
— Умеет, представьте себе! Но неужели я такой уже обжора, что для меня это главный вопрос в отношениях? Ольга мне нравится, как человек, как женщина. И Оксанка её тоже нравится, чудо, а не девочка! А я, Роза Львовна, хочу вам признаться, к чужим детям обычно особой приязни не испытываю. Не такое большое у меня сердце, чтобы любить ребёнка только за то, что его родила моя любимая женщина. И пусть меня это не красит, говорю, как есть. А вот Оксанка мне сразу по душе пришлась, думаю, что и маме моей она тоже понравится.
— Так-так. А вот с этого места подробнее, пожалуйста. Ты что, уже и предложение успел сделать?
— Что-то вроде того. Мне кажется, я влюбился, а со мной этого очень давно не происходило. Но пока Ольга официально ещё замужем, предложению моему грош цена в базарный день. Всё же я её убедил поговорить серьёзно с мужем, чтобы он разводу препятствий не чинил. А вас, Борис Наумович, я хочу спросить, нет ли у вас знакомого адвоката по бракоразводным делам? Или у вас, Роза Львовна? Я надеюсь, что в моём намерении в будущем жениться на Ольге вы меня поддерживаете. Вы ей оба очень понравились, и мне кажется, она тоже нормальное впечатление на вас произвела?
— Главное, чтобы ты её любил, а нам что? Тебе с ней жить, не нам. Ты её лучше успел узнать. Но мне понравилось, что она не хитрила, ничего из себя не строила, держалась скромно, но с достоинством. Да, Боря? Скажи своё слово!
— Красивая женщина, — высказался Борис Наумович. — А я, как вам известно, большой поклонник женской красоты. И знаю, что у красоток обычно характер гнусный. Но вот в Ольге я такого не заметил. Хотя я и видел её меньше всех. А адвоката я ей найду, есть у меня знакомства. Ты ей дай мой телефон.
— Роза Львовна, я к вам, когда без предупреждения явился, думал всего на несколько дней остановиться, по старой дружбе. Но сейчас так ситуация складывается, что я ещё дней на семь-восемь в Москве задержусь. У нас с Ольгой у обоих отпуска, и мы хотим получше узнать друг друга, убедиться, что сумеем создать семью. И я решил время с толком использовать, по театрам походить, особенно, если удастся, на дневные сеансы, в цирк, может быть, в Коломенское съездить. Так что вы мне без стеснения скажите, когда я вам надоем. К Ольге я не могу перебраться, не хочу её компрометировать, но у друзей в Ясенево могу ночевать, они меня приглашали.
— Живи пока, а там посмотрим. Места хватает, — сказал Борис Наумович. — Свои люди, почти родственники. Ясенево тебе никак не подойдёт, это уж на крайний случай. Все театры, парки — от нас всё близко. И зазноба твоя в двух шагах. Приводи её как-нибудь ещё. А я вам билеты в театр достану, какие смогу. Вам ведь всё равно, куда, особых предпочтений нет?
— Да нет. Мы в любой театр, на любой спектакль с удовольствием пойдём. Оля зрелищами не разбалована.
И началась на следующий день неделя развлечений. Молодые люди побывали в театре Гоголя на «Женитьбе», в Малом на «Вишнёвом саде», ходили в цирк на Цветном бульваре и в театр Пушкина на «Аленький цветочек», ездили на Ленинские горы, гуляли по ВДНХ и по парку Горького. И всё это происходило в дни путча, которого они, занятые собой, почти и не замечали.
Московские ли звёзды так сошлись, выражаясь красиво, или общая ситуация в стране им помогала, только фундаментные кирпичи аргументов Василия против их с Ольгой развода разрушались один за другим сами собой.
В ночь на двадцать третье августа был снесён на Лубянке памятник Феликсу Дзержинскому. Гебисты стремительно теряли влияние на события в стране. В тот же день была приостановлена деятельность Коммунистической партии Советского Союза, а её имущество арестовано.
И когда, наконец, Ольга встретилась со своим мужем, всё оказалось не так, как раньше, по-другому. Разговаривали они вдвоём сначала, без адвоката. А Валентин, тот и не знал об их встрече. Они договорились подать в суд совместное заявление о разводе по обоюдному желанию и без имущественных претензий. Ольга проинформировала Василия о своём желании вернуться на Украину, а он открыл на её имя счёт в сберкассе и положил на него все накопленные им средства. К сожалению, курс рубля быстро снижался, но с этим приходилось мириться.
Зато Василию Ольга оставляла квартиру и всю обстановку в ней, не желая связываться с перевозкой мебели. Никаких особенных ценностей они с мужем не нажили, а у Евы им было, где спать, и на чём есть. И Ольга, и Оксанка уже предвкушали переезд на юг, где жили их верные подруги, а теперь ещё и Валентин, сделавший уже официальное предложение руки и сердца Ольге в присутствии её дочери. Теперь он уже и ночевать у них мог на правах будущего мужа, хоть и не пользовался этим правом.
Конечно, оформить развод с первого раза в суде не удалось из-за общего несовершеннолетнего ребёнка, Оксаны. Следующее заседание суда назначили на двадцать шестое сентября. Но жить ещё месяц в Москве Ольга уже не собиралась, так как начинался новый учебный год и она хотела, чтобы Оксана пошла в школу в Одессе.
С работы её уволили без проблем, прониклись ситуацией, в школе и в детской поликлинике документы ей отдали на руки. Ева их в Одессе уже ждала, и ехать они все же решили все втроем на поезде, так было гораздо удобнее. За движением процесса в суде должен был присмотреть нанятый Ольгой адвокат. И двадцать седьмого августа счастливая и довольная троица села в тот же самый купейный вагон, в котором они приехали в Москву всего десять дней назад. Десять дней, которые перевернули их мир.

По материалам www.proza.ru